Альманах «СовременникЪ» №4(24) 2021 г. (посвященный 800-летию Александра Невского) - Альманах Российский колокол

принесенную кукурузу. Маме пришлось договориться с другими соседями: у них жернова были деревянными, и я свободно мог их вращать. Помол был грубым. Бабушка просеивала его через решето и получала муку для лепешек и крупу для каши. Лепешки пекла на плите без сковороды с целью экономии масла. Приготовленную кашу бабушка раскладывала в пять тарелок. Себе всегда оставляла меньше. Мама часть каши перекладывала в тарелки Нине и Гене. Я брал свою тарелку в руки и не позволял положить мне дополнительную порцию. К каше полагалась чайная ложка подсолнечного масла. Какое это было вкусное масло, с ароматом семечек! Мы постоянно вспоминали Кузьмича, который помог выжить в тяжелое время.

Все ребята охотились на диких голубей и воробьев с рогатками. У дичи оказалось прекрасное мясо. Через многие годы я увидел в кинофильме «Пётр Первый», как немцы угощали царя жареными воробьями, и подумал, что не мы были первооткрывателями. Для нас эта дичь была единственным мясным блюдом в период оккупации. Мама несколько раз ходила с женщинами в близлежащие деревни, чтобы обменять старые вещи на продукты. Очень скоро запас вещей иссяк. Меня не покидало чувство голода в течение всего периода оккупации. Я часто вспоминал свой дом в Аше, его кладовую, где хранились всевозможные продукты, и думал: «Какой же я был глупый, что отказывался от парного молока и манной каши». Вспоминал окорока, висевшие в кладовой; у меня начинали выделяться слюни, я их глотал, и мне казалось, что голод притупляется. К счастью, период оккупации длился всего один год.

Зверства фашистов

Я почувствовал, что на войне происходят изменения в нашу пользу. В городе стало меньше немцев – их направляли на фронт. По ночам появлялись наши самолеты, бомбили аэродром и морской порт. Фашисты нервничали. У нас была уверенность, что советские самолеты не сбросят бомбы на жилые дома, но на всякий случай мы спали под кроватями и столами. Такая предосторожность спасала при обрушении потолка и крыши. Зимой в доме было прохладно. Лежа под одеялом, я подтыкал его края под себя со всех сторон и поджимал ноги к животу, чтобы быстрее согреться. Перед сном представлял себя партизаном, стреляющим из пулемета по врагам, а дрожь от холода казалась мне тряской от пулемета.

Как-то утром я лежал под кроватью, напротив меня под столом спал Гена. Вдруг в комнату с шумом ввалились немцы, с ними переводчица Лидка-предательница. Это прозвище она получила за любовные связи с немцами. Перед войной она окончила десять классов, в школе считалась хорошей ученицей и активисткой. Полученных в школе знаний немецкого языка ей оказалось достаточно, чтобы, общаясь с живущими в ее доме немцами, освоить их разговорную речь и стать у них переводчицей.

Перед отступлением немцев она добровольно уехала в Германию. После войны ее под конвоем привезли в Анапу, осудили и отправили в Сибирь.

Лидка-предательница присела у стола, посмотрела на меня, затем на Гену, что-то сказала немцам и показала пальцем на Гену. Немцы заставили его одеться и увели с собой. Это были летчики. Они жили на соседней улице и часто проезжали мимо нашего дома на мотоцикле в сторону аэродрома.

Я быстро оделся и побежал к их дому. Через забор увидел, что немцы собрали человек восемь ребят шестилетнего возраста из соседних домов. Многих я знал. Их допрашивали через Лидку-переводчицу, затем укладывали на лавку, и огромный верзила, засучив рукава, избивал мальчишек широким солдатским ремнем. С каждым ударом ремня у меня что-то обрывалось в животе. У забора собрались матери, многие плакали, молились, чтобы сжалились над их детьми. Затем ребят поставили к стене сарая, и один из фашистов, отойдя метров на десять, стал целиться в них из пистолета. Переводчица что-то говорила ребятам. Одна женщина охнула и упала в обморок, другая, забыв о предосторожности, запричитала:

– Шо вы робите, ироды! Хай вас накажет Бог.

Раздался выстрел. У меня замерло сердце. Стрелял немец из ракетницы: ракета ударилась о стену сарая над головами ребят, осыпав их искрами. После этого немцы о чем-то долго совещались. Я смотрел на Гену. Его глаза были широко раскрыты, лицо выражало страх и недоумение. Мне непонятна была причина ареста: Гена был постоянно на моих глазах. Слишком свежи были в памяти события в Варваровке, когда расстреляли дочек Кузьмича. Мама стояла рядом, ее пальцы вцепились мне в плечи, она не чувствовала, что делала мне больно. Я не пытался отстраниться: боль физическая помогала легче переносить боль душевную. Немцы закончили совещаться и отпустили ребят. Мама бросилась обнимать и целовать Гену, он стоял как невменяемый. Домой Гена брел с трудом. Бабушка уложила его на кровать и начала смазывать исполосованную спину своей мазью. Эта замечательная мазь заживляла раны, вытягивала гной из фурункулов и ран. Рецепт перешел к ней от ее предков. Готовилась мазь очень просто: в серебряной ложке на огне доводились до кипения воск и подсолнечное масло в равных пропорциях. Эта мазь в течение моей жизни выручала много раз.

Расскажу предысторию ареста ребят. После освобождения города от оккупантов у ребят появилась возможность, как в довоенные годы, встречаться на углу улицы, обсуждать свои проблемы, делиться впечатлениями. Я узнал причину избиения детей. Оказалось, что из соседнего района двое ребят шли по улице Нижегородской в поисках чего-нибудь съедобного.

В это время начинали созревать абрикосы. В некоторых дворах ветки фруктовых деревьев свешивались за пределы забора, над тротуаром. Абрикосы падали на землю, и ими можно было поживиться. При желании можно было воспользоваться услугами «младшего брата». Так называли камень: запустить им в ветку, собрать упавшие фрукты и быстро убежать. Внимание ребят привлекло открытое окно, на котором лежала пачка печенья. Приблизившись, они увидели, что в комнате никого нет, рядом с печеньем лежит красивая коробочка с безопасной бритвой, на стене висит кобура с пистолетом. Все это моментально оказалось за пазухой, и они бросились бежать. Один немец, находившийся во дворе, видел убегающих детей.

Бесчинства фашистов

Перед отступлением фашисты ожесточились: за свои неудачи на фронте они мстили местному населению. Регулярно устраивали облавы и увозили трудоспособных людей в Германию, взрывали жилые дома, превращая город в руины. Дома взрывали методично, по улицам, от центра города, с немецкой педантичностью. Мы не выходили на улицу. Увидав немецкий патруль, особенно эсэсовцев, направляющихся к нашей калитке, мама через окно убегала в сад и пряталась в туалете. В памяти на всю жизнь сохранился такой случай. В дом вошли три немца, осмотрели комнаты, один спросил бабушку:

– Где фатер? Где