Хранители Седых Холмов - Леока Хабарова

Да уж…

— Привяжи его к матче, от греха, — попросил Яр Синегорку и, нахмурив брови, глянул прямо по курсу.

В тумане чётко обозначился силуэт. Здоровенный, зелёный от налипших водорослей валун, а на нём…

— Морские девы… — заворожённо прошептал Марий Полумесяц.

Глава 37

Стройные, гибкие, ладные и нагие, девы намертво приковывали взгляд. Белоснежная кожа, томный взгляд с поволокой, густые сине-зелёные локоны, пухлые (даже слишком) чувственные губы, налитые упругие груди с призывно торчащими сосками… Всё это завораживало так, что на жабры и рыбьи хвосты вместо ног никто уже не обращал внимания. Никто. Кроме Мария.

— Интересно, как их пежить? — задумчиво протянул Полумесяц, и Яромир всерьёз пожалел, что нельзя отвесить призраку отрезвляющий подзатыльник.

Нет, ну что за ходок! Все мысли в одну сторону!

— Это ты у нас — мороженый судак. А у меня кровь горячая! — усмехнулся Марий, и Яр скосоротился. Что за дурная повадка лезть в голову безо всякого стеснения?

Впрочем, сейчас не до выяснений.

Морские девы пели, и неземное пение грозило погубить всех солёных братьев без исключения — каждый драккар уже потерял по паре-тройке гребцов: несчастные бросались в тёмную воду очертя голову, рыдая и кляня злодейку-судьбу. Ледорез пытался остановить обезумевших бедолаг, но пока силой втаскивал и приводил в чувство одного по правому борту, с левого сбросились двое. Среди кошмара и безумия мелькала фигура старого лекаря. Заткнув уши обрывками ветоши, Янгарь щедро раздавал солёным братьям пощёчины, тумаки да затрещины, плескал водой в лицо, тряс за плечи… только всё без толку: чары были слишком сильны.

— Надо прервать песнь! — крикнула Синегорка.

Она помогала всем, чем могла. На лету перехватила очередного осоловевшего страдальца и вырубила, коротко и точно приложив ребром ладони по затылку.

Яромир знал, она права. Пока сладкоголосые полурыбы выводят рулады, из западни не вырваться. Но как заставить их заткнуться? Пристрелить?

— Можно попробовать, — одобрил Марий.

Затягивать Яромир не стал. Прошествовал к носу по скрипучим доскам, на ходу подхватывая лук. Встал поустойчивей. Прицелился, оттянул к уху тугую тетиву и, затаив дыхание, пустил стрелу.

— Выше. — Мастер сидит, сложив руки на могучей груди. Он ещё молод, но уже носит бороду: особая привилегия тех, кто учит других. Когда-то он был первым лучником второй пятёрки, но покалечился. Врачеватели отняли ему ногу до колена, однако навыки стрельбы остались при нём. И он охотно ими делился. — Выше локоть. Вот так. Пускай!

Яромир разжимает пальцы, тетива звонко тренькает, и стрела впивается промеж глаз соломенному чучелу.

— Неплохо, — хвалит Мастер, но глаза его блестят лукавством. — Особливо, ежели враг слюбезничает обождать с полсвечи, покуда целишься.

Младшики заходятся хохотом, аки кони ржанием, а Яр, понурившись, отправляется к чучелу собирать стрелы.

— Брось кручиниться, — ободряет Марий, когда Яр возвращается в строй. — Сам знаешь, на расстоянии меча от лучника мало проку.

Яромир вздыхает. Так-то оно так, но… Если он не сдюжит с луком, в наймиты путь закрыт: даже в самую распоследнюю, десятую пятёрку не возьмут: отсеют. Так и останется отроком на подхвате.

— Следующий! — командует Мастер, и к черте выходит тощий, до безобразия кучерявый паренёк-нескладёха. Такого и щелбаном убить недолго.

Но вот он берёт лук и, ещё до того, как отзвучало громогласное «Цельсь!», три стрелы — одна за другой — поражают соломенного супостата в глотку, грудину и яйца.

— Во даёт! — присвистывает Марий.

Одноногий Мастер качает головой, фыркает и извлекает из кармана яблоко. Обтирает о штанину, надкусывает и резко подкидывает высоко-высоко. Кучерявый соображает быстро. Два движения, и плод, пронзённый стрелой, падает к ногам наставника.

Мастер хмыкает.

— Экий востроглаз, — говорит одобрительно. — Пожалуй, замолвлю за тебя словечко перед старшими.

Кучерявый довольно пижонится, лыбится во все зубы… а после отбоя, снаряжённые по́воду Яр с Марием застают парня на отшибе за казармами. Взмокший до седьмого пота лучник отрабатывает простейшую связку с мечом и щитом. Отрабатывает плохо. С ошибками. Переступает, точно пьяный гусак. Спотыкается. То и дело путается в руках и ногах. Яромир намеревается пройти дальше, к колодцу, но Марий хватает за рукав. Глядит в глаза. Яр хорошо знает этот взгляд и обречённо вздыхает: «Небо с тобой. Делай, как знаешь». Полумесяц сверкает улыбкой.

— Эй, востроглазый! — зовёт громким шёпотом и машет.

Кучерявый тут же сбивается, заплетается ногами и растягивается на мокрой траве.

— Чего вам, черти? — вопрошает сердито. — Поглумиться пришли?

— И в мыслях не было. — Марий приближается к парню и протягивает руку. — За наукой пришли.

— За наукой? — озадаченно глядит парень.

Марий кивает.

— Ага. Натаскай нас в стрельбе. А мы тебе с мечами подсобим. Если каждую ночь упражняться, к зимним испытаниям аккурат наловчимся. — Задорная улыбка Полумесяца не оставляет шанса на отказ. — Ну, что? Уговорились?

— Уговорились, — бухтит кучерявый, хватает протянутую ладонь и поднимается.

Яр не промазал. Попал. Стрела вошла синевласой певунье в рот, а вышла из затылка, и морская дева захрипела, захлёбываясь зеленоватой кровью. Ей сестрицы издали пронзительный нечеловеческий визг, от которого едва не лопнули перепонки в ушах, и прыгнули в тёмную воду, а валун…

С диким рёвом поросший водорослями и ракушками камень вздыбился над морской пучиной, и Яромир матюгнулся.

Твою ж медь!

Подводная тварюга оказалась здоровой, точно ледяная глыба Лютого моря, только с жабрами, плавниками и хвостом. Устрашающе выпучив зенки, чудище разверзло огромную пасть, полную острых, как иглы, зубов, и взревело.

— Экая рыбина! — охнул Марий, а старый Янгарь осенил себя защитным знамением.

Море всколыхнулось, и Синегорка едва не вывалилась за борт. Яр успел ухватить её в последний момент.

Погань!

— На вёсла! — гаркнул он, да без толку: зачарованные гребцы ещё не очухались.

С полдюжины самых матёрых рванулись к уключинам, но ударить по волнам не успели — морские девы выпростались из тёмной воды, вцепились в края драккара и с яростным шипением принялись раскачивать ладью, норовя утащить солёных братьев на дно. И теперь хвостатых было не трое, как певуний, а целое полчище.

— Сучий ты потрох! — прорычал Яромир, сграбастал лук и, наскоро наложив стрелу, выстрелил в исполинскую сволочь.

Наконечник вонзился в толстую чешую у самого плавника, но не причинил тварине никакого вреда.