Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина

— Я… Я все исправлю. Все будет по-другому. Просто дай мне шанс. Все получится.

У меня не хватает воли выдержать его преисполненный утопической надеждой взгляд. Теперь мне известно, что посмотреть в лицо своей не сбывшейся мечты спустя время еще тяжелее, чем узнать о ее изначальной нежизнеспособности.

— Прекрати, — молю я, зажмурившись. — Ты пьян. Все это — неправда. И не нужно. Ни тебе, ни мне. Ничего не получится, ты сам это знаешь.

— Я думаю о тебе постоянно. — Почти злое признание, произнесенное хриплым шепотом, проносится по моему телу снопом искр-мурашек. Шершавые прохладные губы, скользнув по щеке, замирают в миллиметре от моего уха. Влажные и прерывистые вдохи и выдохи щекочут кожу и заставляют душу делать кульбит за кульбитом. — Я пытался. Забыть, переключиться, убедить себя, что все придумал, но ничего не проходит, Аля. Меня тянет к тебе и бороться с этим у меня получается хреново, как никогда.

Горло душит беззвучным рыданием. Я трясу головой, упорно не открывая глаз.

Не могу, не могу, не могу этого вынести.

— Я восхищаюсь тобой, — продолжает Марк сыпать признаниями вопреки моему нежеланию его слушать. — Ты… запредельная. Добрая, умная, красивая, глубокомыслящая. — У Марка вырывается тяжелый прерывистый вздох. Я малодушно радуюсь, что не вижу его лица. — Ты — мечта, Аля. И я ненавижу себя за слепоту. За то, что сам все разрушил, упустил сквозь пальцы девушку, которую когда-то надеялся найти среди всех остальных. За то, что причинил тебе одну только боль и ничего кроме боли, хотя мог — мог! — раньше понять, что ты совсем не такая, какой я тебя представлял. Я постоянно в мыслях возвращаюсь в те дни. Вспоминаю, какой ты была тогда. Вспоминаю то, что было, и не могу не думать о том, что могло бы быть, не будь я таким идиотом. Я знаю, что все может быть иначе, слышишь?

— Не может, — возражаю я безжизненно и прошу: — Отпусти меня, пожалуйста.

Преисполнившись решимости наконец освободиться и уйти, я опрометчиво открываю глаза. Наши с Марком взгляды сталкиваются, и его достаточно красноречив; осознать, что сейчас случится, просто. Но вырваться я уже не успеваю.

Окончательно позабыв о благоразумии, Марк прыгает в омут с головой и утягивает меня за собой. В одно мгновение широкая ладонь ложится на мой затылок, лишая путей к отступлению, и его уверенные губы прижимаются к моим, растерянным.

Из меня вырывается шокированный вздох, и чем Марк незамедлительно пользуется. Поцелуй, поначалу осторожный и нежный до защипавших в глазах слез, становится глубоким, ясно заявляющим о намерениях. Меня пробивает дрожь.

Желание и нежелание сражаются внутри, приводя реакции моего организма в полный хаос. Голову заполняет плотный туман, тело, обмякнув, теряет способность к сопротивлению, и только где-то вдалеке, за выросшей препятствием из ниоткуда стеной ко мне взывает голос разума. Я едва его слышу и не могу разобрать ни слова.

Марк целует меня, гладит руками везде, где только способен коснуться: моя верхняя одежда больше похожа на доспехи и добраться до тела затруднительно. Его пальцы путаются в моих волосах, шероховатые подушечки невесомо, дотягиваясь до самого сердца, скользят по коже — от висков к чувствительной области скул и вдоль абриса подбородка и шеи. Мириады мелких-мелких мурашек прокатываются по коже, будоража будто проникнувшие прямо в кровь игристые пузырьки.

Мне не хватает воздуха. И противиться уже знакомому наваждению нет сил. Увязая в собственных ощущениях, оглушительных и дурманящих, я пытаюсь вспомнить хотя бы об одной причине, по которой нам с Марком нельзя…

Быть вместе. Касаться. Утопать друг в друге, в накрывающем нас, будто стихийное бедствие, наваждении, где слияние губ и тел отзывается нездешней, созданной в другом мире мелодией, расцветающей прямо в груди. Где удовольствие заполняет собой каждую клетку тела и кажется, что парить над землей и правда возможно.

Я пытаюсь вспомнить причины, по которым должна наконец очнуться от затяжного райского сна, и не могу.

Мои руки давно сомкнуты у Марка на шее и пальцы в отчаянном стремлении дать ему не меньше удовольствия, чем он дает мне, гладят его затылок и плечи, забираясь под воротник, дотрагиваются до пылающей кожи, прикосновение к которой отдается импульсами нездорового жара. Тот пробегает по мне всей, прежде чем разлиться теплой ласковой тяжестью внизу живота.

Временные и мысленные границы стираются. Я забываю обо всем. Тянусь к Марку сама, встав на носочки, отвечаю на его поцелуи — одержимо и неловко. Рот, щеки, линия под подбородком — мои губы проделывают отчаянный путь.

Я чувствую себя как никогда пьяной, но знаю, что вины алкоголя в этом нет никакой. Руки трясутся, тело, обмякшее и безвольное, словно магнитом приковано к каменной фигуре Марка, и разорвать возникшее между нами притяжение представляется физически невозможным.

Чей-то бесцеремонный свист, прокатившийся по двору волной и отскочивший от каменных стен подобно упругому мячу, действует не хуже ведра с ледяной водой. Вздрогнув, мы вдруг прекращаем целоваться и долгие секунды безмолвно смотрим друг другу в глаза.

Взгляд Марк горит желанием и притягательным безумием. Весь его вид — растрепанный, возбужденный и зацелованный — как скольжение нежных лепестков по нервным окончаниям: нестерпимо приятно и невыносимо одновременно.

Меня ведет, и его объятия в миг становится крепче. Мы дышим поверхностно и часто, но продолжаем молчать. Кажется, еще немного — и мы, не выдержим, вернемся к тому, на чем нас только что прервали, но Марк неожиданно делает один шаг назад. Подернутый поволокой возбуждения взгляд едва заметно светлеет, обретая осознанность.

— Не здесь, — выдыхает Марк сипло. — Аля, я…

Нескольких секунд, проведенных без воздействия токсина, оказывается достаточно. Ко мне возвращается ясность ума.

— Это было ошибкой. — Мой голос хрипит, однако звучит ровно и настойчиво. Ни капли сомнения в интонациях. — Отпусти меня, и я пойду.

— Аля… — Марк выглядит ошарашенным.

Удерживающие меня руки напрягаются, категорически не согласные с моей просьбой, и я повторяю, уже громче:

— Отпусти.

Задержав на мне полный несогласия взгляд, Марк внезапно разжимает пальцы и даже отступает в сторону. Ему не нужно ничего говорить: выражение синих глаз говорит за него .

Не сказав ему больше ни слова, я разворачиваюсь к выходу из двора и делаю первый шаг прочь. А затем еще один. И еще. Пока шаги не сменяются бегом.

В душе, поднявшись со дна, разливается муть. Сомнения, страх, ощущение невосполнимой, трагической потери