Когда солнце погасло - Янь Лянькэ

И только я вспомнил про отца с матерью, как спину мне обдало холодом. Обдало дрожью. А вдруг, пока все снобродят, грабители задумали ограбить наш магазин. А вдруг грабители залезли в магазин, связали моих отца с матерью и избили. Я испугался. Вздрогнул. В голове сверкнула молния, как перед грозой, и я поспешил прочь от дома дядюшки Яня, поспешил прочь от дамбы, поспешил домой.

Быстрым шагом поспешил домой.

КНИГА ВОСЬМАЯ

Пятая стража, окончание. Есть мертвые, и есть живые

1. (04:06–04:26)

Я пришел к нашему магазину и застыл на месте.

Оторопь свалилась мне на голову, будто кирпич.

Все оказалось в точности таким, как я представлял. Словно еще на дамбе я сквозь черную ночь разглядел, что происходит в ритуальном магазине за два ли оттуда. Я толчком распахнул дверь, шагнул в магазин. Отец с матерью и грабителями разом вздрогнули. Лампы горели желтым светом, как и положено гореть лампам. Всюду валялись венки, ритуальные деньги, бумажные фигурки, и магазин напоминал цветочный сад, разметанный ураганом. Цветы облетели. И зеленые листья осыпались на пол, повисли на ветвях, застряли в стенах сада. Обломанные сучья, голые стволы райских деревьев. Истоптанные венки, покалеченные прутья. Бамбуковая корзина с красным шнурком на богатство. Проволочные и деревянные каркасы для подношений. Головы бумажных отроков с разрисованными лицами. Все валялось кучей у стены. Все краснело, желтело, свисало, витало, синело, зеленело и лиловело, как цветочная клумба, побитая градом. Пробирал холод. И жара пробирала. Отец с матерью сидели, привязанные к стульям, она у восточной стены магазина, а он среди груды венков у западной стены. Двое грабителей прятали головы под вязаными шапками с прорезями для глаз, высокий стоял, сложив пустые руки на груди, а низенький вооружился дубинкой с запястье толщиной. Их головы потели, и пот стекал на шею. Стекал на грудь и спину. Но грабители не хотели снимать шапок, чтобы отдохнуть от жары. Стояли в натянутых до подбородка шапках и буравили глазами моих отца с матерью, словно чего-то ждали. Блестящие черные глаза в прорезях смотрели ясно. Грабители не спали. Может, проснулись, когда мой отец ходил по улицам с гонгом. Или когда мать угостила их чайной заваркой. Проснулись и решили кого-нибудь ограбить, пока все снобродят. А у моих связанных родителей лица были желтыми и белыми, изжелта-белыми. Покрытыми испариной, точно каплями дождя. Они то смотрели перед собой, то вскидывали глаза на лестницу. Переглядывались с грабителями, будто не могут разъехаться на узкой дороге. Будто сидят в одной очереди и вместе чего-то дожидаются. Не знаю, чего они дожидались. Но дождались того, что я толчком распахнул дверь и шагнул внутрь.

Я вырос в дверях магазина. Окаменел в дверях, застыл в дверях. Все оказалось именно и точно таким, как я представлял. Ни одного отличия. Как если болт без зазора вкручивается в гайку. Я представлял, что грабители придут грабить магазин в шапках с прорезями или замотают лица шарфами. И они пришли грабить магазин в шапках с прорезями. Я представлял, что грабитель будет не один. И их было двое. А может, не двое, а трое. Будь их только двое, они бы не поглядывали так часто на лестницу. Я представлял, что грабители устроят в магазине страшный беспорядок, разбросают венки с подношениями и весь пол будет усеян бумажными цветами, и они устроили в магазине страшный беспорядок, пол был засыпан цветами и листьями, словно осенний сад после урагана.

Все оказалось именно и точно таким, как я представлял.

Как если болт без зазора вкручивается в гайку.

Я шагнул внутрь и замер от испуга, совсем как представлял. Посмотрел на отца. Посмотрел на мать. А когда посмотрел на грабителей, высокий шагнул и крепко схватил меня за шею. Цапнул меня, словно золотой слиток, протащил на середину комнаты и поставил перед собой. Но секундой раньше я успел подумать, что он сцапает меня за шею, и он сцапал. Тут я подумал, что отец с матерью сейчас заговорят, и отец с матерью заговорили.

— Он ведь еще ребенок, отпусти его, Дамин, — порывисто сказал мой отец, пытаясь высвободиться из веревок, и стул под ним цвиркал в ворохе бумажных цветов.

— Хорош даминкать. Сказано тебе, никакой я не Дамин, ты не понял.

С таким криком высокий подошел к отцу и двинул ногой по ножке стула. Отец притих, а высокий затряс ушибленной ногой и закружил по магазину, с присвистом втягивая воздух.

Коротышка с дубинкой вдруг рассмеялся.

Высокий сверкнул на него глазами Коротышка унял смех и примолк.

— Отпусти его, не пугай ребенка. Не пугай ребенка. — Мать тоже подалась вперед. Ее голос мучал порывисто, умоляюще и немного спокойно. — Мы ведь с вами соседи, настанет утро, сиоброды опомнятся, нам еще дальше жить. — Мать во все глаза смотрела на грабителей. Но они ее слова пропустили мимо ушей.

— Никакие мы не соседи. — Коротышка помахал дубинкой перед маминым лицом. — Сама посуди, будь мы из Гаотяня, стали бы грабить вашу похоронную лавку. Хватило бы ума что получше ограбить. Да только гаотяньцы все нормальные магазины уже обчистили, а домой с пустыми руками возвращаться не хочется, вот мы и заглянули в вашу лавку.

Он будто оправдывался. Будто оправдывался, но говорил так громко и резко, что даже бумажные цветы на полу дрожали. Тут с лестницы послышались шаги. Знакомый звук. С таким звуком мои палочки бьются о край чашки. Я крутнул головой, чтобы посмотреть, кто там идет такими шагами, и увидел, как со второго этажа спускаются два толстяка. Один взвалил на спину узел, другой тащил в руке здоровенный мешок. Они спускались вниз, натягивая на лица шапки. Качая головами в ответ на выжидающие взгляды верзилы и коротышки.

Сокрушенно качая головами.

И тогда высокий сокрушенно сомкнул пальцы у меня на шее и рванул к себе.

— Няньнянь, вовремя ты пришел. Расскажи, где вы деньги прячете. У смерти нынче горячая пора, в городе и деревнях окрестных столько людей померло, сколько пшеницы созрело. И лавка ваша должна ломиться от денег, как амбары ломятся от зерна. Но мы все комнаты обшарили, нашли только пару сотен, покойников дурачьте своей парой сотен, только нас вы нипочем не одурачите.

Сказав так, он повернул меня крутом. Поставил лицом к отцу. А спиной прижал к своему животу и ногам. И сдавил локтем мою шею, словно хочет меня задушить. Словно хочет выдавить деньги из моего горла. Я понял, что сейчас его локоть меня