Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

пропущенными через берег. Наконец, участок был открыт в последний день мая, когда в честь этого события Брюнель, Сондерс, Рассел и ряд других директоров и служащих были приглашены на публичный завтрак мэром Чиппенхема. Но глина по-прежнему доставляла много хлопот. Ночью 7 сентября в результате подскока сошел с рельсов почтовый поезд, запряженный "Восходящей звездой" и "Тигром", но, хотя два вагона были сильно повреждены, никто не пострадал серьезнее, чем сломанная нога.

Интересно было бы узнать, сколько тысяч миль Брюнель проехал по стране между Лондоном и Бристолем, не говоря уже об экскурсиях в Эксетер и Южный Уэльс, в период между замыслом и завершением строительства Великой западной магистрали. По мере продвижения железной дороги на запад его длинную черную бричку грузили на специальный грузовик в Паддингтоне, и он ехал в ней до временной конечной станции , где его ждала упряжка из четырех почтовых лошадей, чтобы увезти его в Чиппенхем, Бат или Бристоль, в зависимости от обстоятельств. Его внучка, леди Ноубл, цитирует письмо, которое он написал Мэри Брюнель на Дюк-стрит из Вуттон-Бассета в то время, когда строился сложный участок Хей-Лейн - Чиппенхем. Оно настолько восхитительно и настолько откровенно, что должно быть приведено полностью. Подсвеченная графическими зарисовками на полях, она показывает, что даже такой огромный груз обязанностей не смог уничтожить в нем чувство юмора, которое Макфарлейн заметил в нем много лет назад. В ней также показано, что деревенская гостиница эпохи сценических автобусов отнюдь не была той уютной обителью старого доброго настроения, в которую нас заставляли верить несколько поколений старательных художников рождественских открыток.

Моя дорогая Мэри,

Я стал довольно любителем прогулок. Сегодня я прошел от Бат-Форд-Бридж до этого места - все, кроме одной мили, что составляет восемнадцать миль пешком по линии, - и я действительно не очень устал. Однако я собираюсь спать здесь - будь я на полчаса раньше, думаю, я бы не выдержал искушения приехать на шестом поезде и вернуться на утреннем товарном, только чтобы увидеть вас; однако вместо этого я напишу вам длинное письмо. Вечер дует, льет дождь, последние две мили были мокрыми. Я прибыл, конечно, довольно мокрый, и обнаружил гостиницу, которая является лучшим из множества плачевных публичных домов, переполненных - и вот я у "Коровы и свечки" или какой-то подобной вывески - большой комнаты или пещеры, поскольку она кажется открытой для ветра повсюду, старомодной с большим дымоходом в одном углу; но, к сожалению, в ней есть одна из этих ужасных маленьких печек, всего девять дюймов в поперечнике. [Я развел огонь на обеих конфорках, но толку от этого мало: здесь четыре двери и два окна. Зачем нужны двери, я не представляю, ведь под ними можно пролезть, если они окажутся запертыми, и они кажутся слишком кривыми, чтобы их открыть, а две из них, между которыми есть неплохое стекло, кажутся особенно дружелюбно настроенными. [Двери изображены прислоненными друг к другу, а между ними - изящное зеркало XVIII века].

Занавески на окне предусмотрительно не задернуты, так как они будут развеваться прямо по комнате и, возможно, над двумя особо жирными шавками, которые лежат на столе, давая достаточно света, чтобы увидеть результаты их явных попыток перещеголять друг друга, пытаясь определить, кто из них сможет приготовить самый большой нюхательный табак. Одна из них - просто великолепный парень, этакая черная коллифлора...

Здесь есть ужасная арфа, на которой действительно и честно кто-то каждые несколько минут в течение последних трех часов нанизывает эти аккорды, всегда одни и те же:

До свидания, моя дорогая любовь, Ваш, И. К. Брюнель.

К концу мая 1841 года в железной цепи Брунеля от Лондона до Бристоля оставалось только одно недостающее звено, и его было труднее всего выковать. Это был участок между Чиппенхемом и Батом. Он включал в себя глубокую вырубку и насыпь, еще одну переправу через Эйвон в Бате, виадуки в Чиппенхеме и Бате, отвод канала Кеннет и Эйвон, но, прежде всего, был "чудовищный и необычный, самый опасный и невыполнимый туннель в Боксе". Длиной почти в две мили, он был самым большим железнодорожным тоннелем, который пытались построить до сих пор, и превышал длину Килсби на Лондонской и Бирмингемской железной дороге на 786 ярдов. Помимо его длины, тот факт, что Брунель запланировал его под уклоном 1 к 100, вызвал, как мы уже видели, много споров среди экспертов.

Работы по строительству туннеля начались еще в сентябре 1836 года с прокладки шести постоянных и двух временных шахт диаметром 28 футов с вершины холма до уровня железной дороги. Одна из них, проложенная рядом с дорогой из Брэдфорда в Колерн, имела глубину 300 футов. Все работы были завершены к осени 1837 года, и тогда были объявлены тендеры на строительство тоннеля. Джордж Бердж из Херн-Бей, один из первых крупных железнодорожных подрядчиков, взялся построить более трех четвертей длины туннеля. Его участок проходил через глину, голубой мергель и неполноценный оолит и должен был быть облицован кирпичом. Оставшиеся полмили в восточной части были построены двумя местными жителями, Брюером из Бокса и Льюисом из Бата. Она должна была проходить через большой оолит, и Брунель планировал вырезать ее в форме готической арки и оставить без облицовки. Один из его личных помощников, Уильям Гленни, руководил всей работой до ее завершения.

Это было грандиозное предприятие, и оно становится еще более грандиозным, если вспомнить, что, помимо паровых насосов, которые очищали выработки от воды, и пороха, который использовался для взрыва породы, оно было выполнено исключительно силами людей и лошадей, работавших при свете свечей. В течение двух с половиной лет на эти работы еженедельно расходовалось по тонне пороха и тонне свечей. Кирпичи для облицовки обжигал другой местный житель, Хант, на верфи в лугах к западу от Чиппенхема, и в течение трех лет он использовал сто лошадей и телег, чтобы доставить на место строительства в общей сложности 30 000 000 кирпичей.

Задача Льюиса и Брюэра проложить огромную готическую арку через полмили прочного камня Бата была почти сверхчеловеческой и усложнялась притоком воды через трещины, особенно в сырые зимы. В ноябре 1837 года приток воды был настолько сильным, что вода захлестнула насосы, заполнила туннель и поднялась на 56 футов вверх по шахтам. Ситуация была исправлена установкой второго насосного двигателя мощностью 50 л.с., но очередное наводнение в ноябре следующего года задержало работы на десять дней.

Вынутый грунт, всего 247 000 кубических ярдов, поднимался в шахты