Лейтенант запаса - Николай Александрович Юрконенко

гвардейская воздушно-десантная дивизия. А перед ее строем стоят они, семеро разведчиков из группы «Гамма». И генерал-майор Самойлов, подходя к каждому, лично вручает медали «За боевые заслуги».

ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ – в мирное время, какая высокая честь! Такое случается нечасто…Точно такую же медаль имеет и Гурам Абшилава, отец Резо, который во время войны служил пулеметчиком. Да, это было бы здорово вернуться в родной Зугдиди и гордо пройтись с наградой на груди по улицам города под руку с Тами'ной, его красавицей невестой…

Мысли Абшилавы были прерваны длинным и мучительным стоном Павлова. Резо поправил ранец под головой раненого, Михаил медленно раскрыл глаза.

– Проснулся, Миша, вот хорошо! Сейчас я тебя покормлю, – засуетился сержант. Павлов отрицательно покачал головой, прошептал едва слышно:

– Сами ешьте… Я не хочу…

– Хочешь не хочешь, меня это не интересует. – как можно тверже сказал сержант. – Я просто тебе приказываю, да!

Пока Резо пытался накормить больного, Дудкин отошел в сторону от костра и, чтобы отвлечься, стал собирать дрова. Ему страшно хотелось есть, от голода кружилась голова, а от дразнящего аромата разогретой тушенки судорожно сокращался желудок. Вспомнив, что в нагрудном кармане маскировочной куртки у него должен быть кусочек пайкового шоколада, Петр расстегнул пуговицу и достал сплющенную бесформенную лепешку серебристой упаковочной бумаги. Шоколада в ней почти не осталось, но Дудкин долго облизывал обертку, наслаждаясь горьковатыми остатками армейского лакомства.

Отбросив в сторону обертку, десантник хотел застегнуть карман, но пальцы нащупали в нем конверт. Это было письмо из Болгарии от Пети Костадиновой, полученное еще в начале лета. Дудкин любил перечитывать именно это письмо, настолько оно было теплым и сокровенным, поэтому тайком от старшины Гусарова взял его с собой. Вернувшись к костру, он достал из конверта письмо. В колеблющемся отсвете пламени перед ним поплыли ровные четкие строчки, написанные рукой любимой девушки.

«Здравствуй мой драгой и любимый Петко! – прочел он первое предложение и улыбнулся ошибке своей невесты. Сколько уже раз она делала в этом слове ошибку, но всякий раз Дудкину было приятно осознавать, что в далекой Болгарии, живет и с нетерпением ждет его самая красивая девушка на свете, для которой он, русский парень Петр Дудкин, «драгой», то есть – дорогой.

Далее Петя сообщала, что в этом году невиданный урожай роз и вся Казанлыкская долина полыхает розовым пожаром. Петя с гордостью рассказывала о том, что ее девичья бригада уже перевыполнила план по сбору цветочных лепестков и все десять девушек, во главе с ней, Петей, получили благодарность и солидную премию от руководства госхоза.

Забыв про голод, с мечтательной улыбкой на лице, Петр читал о том, что его любимая тоскует, мечтает о скорой встрече на земле России, где она еще никогда не бывала. От письма на Дудкина повеяло теплотой. Образ чернокосой красавицы возник перед глазами настолько реально, что ему даже показалось, будто в холодной и мрачной расселине, где он остановился на ночлег с боевыми товарищами, стало чуточку светлее. Петр вложил письмо в конверт с яркими международными марками. «Народна България поща. Цена пять стотинок» – прочел он на одной из марок, изображающей бегущих спортсменов в белоснежных греческих олимпийских туниках.

Спрятав конверт во внутренний нагрудный карман, Петр протянул озябшие ладони к огню. Абшилава передал ему банку с тушенкой.

– Доедай, джан, это твоя порция… Миша совсем мало поел.

– Спасибо, Резо, – Дудкин достал ложкой волоконце мяса, стал неторопливо жевать, стараясь продлить наслаждение.

Дождь разошелся к середине ночи, постепенно перерос в ливень. То и дело угрюмые таежные горы освещались яркими сполохами молний, неистово грохотал гром. Вот очередной удар потряс небеса, молния, на миг разорвала черноту туч, осветила бешено ревущий поток прибывающей на глазах реки.

– Чтоб тебе пусто было! Не мог ты пойти, когда нас хотели поджарить на сопке! – Дудкина трясло от холода. Подняв к небу мокрое лицо, он добавил. – Знаешь, капрал, я так околел, что даже стихи сочинил…

– Какие, Петя? – простучал зубами Абшилава. – Почитай, пожалуйста, да…

– Слушай, если хочешь:

– Я сижу на дне окопа,

у меня промокла жопа,

меня как цуцика трясет,

а дождь проклятый,

льет и льет…

– Вах, зачем ругаешься, Петя-джан, как потом таким ртом будешь шашлык и хинка'ли кушать, когда ко мне в Зугдиди гостем приедешь? – попытался пошутить Резо, тоже промокший до нитки. Прикрыв Павлова плащ-палатками, снятыми с носилок, оба десантника сидели под ливнем, тесно прижавшись с двух сторон к спящему товарищу, стараясь согреть его своими телами. Дудкин тревожно заметил:

– От Мишки, как от печки – тепло, вроде не мы его греем, а он нас.

– Жар у него, – хмуро пояснил Абшилава. – Плохо это, Петя, очень плохо…

Разведчики притихли. Потом Дудкин тихонько толкнул сержанта в бок:

– Еще бы поесть… Может, откроем банку с беконом, а, Резо?

– Отставить! Пока еще можно терпеть, – жестко произнес тот. – Все, что есть в ранце будем считать «НЗ». А дальше посмотрим. Сейчас попробуй лучше уснуть, джан.

– Ага, уснешь тут, – зубы ефрейтора выбивали мелкую дробь. – Вспотел дрожать!

Разведчики снова замолчали. И только река неумолчно шумела у их ног. Костер залило. Вода потоками шла с гор, скатывалась в пенную бурлящую реку. Через час она подошла к тому месту, где расположились разведчики. Они перенесли раненого на возвышенность. В кромешной тьме Дудкин наощупь пошел к берегу, ориентируясь лишь при вспышках молний. Привязанный веревками к деревьям плот уже плавал. Чтобы проверить узлы, ефрейтору пришлось забрести в воду почти по пояс.

***

Раннее мрачное утро занималось над промокшей тайгой. Дождь прекратился, теперь с неба сеяла мелкая густая морось. Серая туманная мгла окутывала горы, обложенные низкими облаками. Стало еще холоднее.

«Прав был капитан Никитин, когда отправил нас с раненым, – невольно подумалось Абшилаве. – Какие в такую погоду могут быть поисковые полеты…»

– Надо бы костер развести, Мишку обогреть, да самим обсушиться малость – прервал его размышления Дудкин. – Плыть все равно еще рано – не видно ни хрена, на камень можно запросто налететь да перевернуться.

– Действуй, Петя! – поддержал его сержант.

– Есть!

Прежде всего надо было найти что-то хоть чуточку сухое. Дудкин раскрыл ранец, порылся в нем. Тщетно, все было насквозь промокшим: даже просаленные обертки консервных банок расползлись от влаги. Что же делать? Ефрейтор машинально похлопал себя по нагрудным карманам и снова нащупал письмо из Болгарии, бережно достал его. Бумага была влажной, но температура тела не позволила ей полностью разложиться, и она вполне годилась для исполнения задуманного.

И вдруг до боли пронзительно, Дудкин понял, что сейчас, в