Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская

Иногда проверка дальше первого лагеря не идет. По-видимому, они не допускают, что кто-то из женщин, отлынивающих от работы, посмеет перейти из одного лагеря в другой через открытые теперь, но все же охраняемые ворота. В воротах этих дежурят полицайки, и они свободно пропускают тех, кто идет по служебным делам. Ни одна из полицаек, даже самая усердная, не знает в лицо писарей бараков, заместительниц штубовых, всех, кому разрешается ходить по лагерю в рабочее время. Да и сами они не могут знать друг друга в этой многотысячной, каждый день меняющейся толпе. Если женщина оборванная, грязная и идет она неуверенно, пугливо озираясь, ей обязательно влепят пощечину и повернут обратно, пусть бы она шла по самому важному делу. Женщину опрятную, идущую с решительным видом, обычно не задерживают. Если к тому же держать в руке чистую белую бумажку – среди этого засилия невежества любая бумажка обладает магическим свойством, – полицайки пропустят тебя без единого слова. Могут, правда, взглянуть с подозрением, тогда отрывисто бросаешь:

– Dienstlich![77]

Чаще всего в этом нет надобности, настолько красноречив клочок бумаги; с его помощью можно свободно передвигаться по территории обоих женских лагерей.

Облик лагеря меняется. И не только потому, что он стал просторнее. Происходят события, казалось бы незначительные, будничные, но тем не менее очень важные по своим последствиям.

Должность капо бани выполняет «Пуффмутти» (ее фамилия Мусскеллер) – распоясавшееся существо, по наглости не имеющее себе равных в женском лагере. Пользуясь тем, что старшая надзирательница Мандель благоволит к ней (они землячки), Мусскеллер самовольничает, как ей только вздумается. В сущности, она делает то же, что и многие другие полицайки, полностью лишенные моральных устоев, но те, то ли из страха перед начальством и опасения лишиться должности, то ли сохранив еще остатки совести, не так омерзительны, как Мусскеллер. Она же буквально измывается над заключенными. Когда во время дезинсекции Мусскеллер проходит между голыми женщинами – толстая, раздавшаяся вширь, громадная, – ее появление вызывает страх, будто идет самый грозный эсэсовец. Ее облик на долгие годы врезался в память узниц Биркенау – верно, и теперь, вдруг встретившись с нею, они бы невольно отшатнулись. Раскорячив ноги, она покачивает широченными толстыми бедрами в такт шагам; на налитом кровью, бугристом лице – самодовольная ухмылка. Глаза на этом лице не смотрят, но видят все. Набухшие мускулы распирает сила, ищет выхода, перекатывается в этой громадной туше при каждом движении, взрывается при каждом нанесенном ударе. Избивая, Мусскеллер возбуждается, налитые кровью глаза мутнеют. Удары ее руки вызывают слезы не только унижения, но и боли. Мусскеллер бьет по лицу, пока голова жертвы не запрокинется назад, бьет без причины, охотнее всего, когда на нее смотрят эсэсовцы.

В баню, которой она заведует, не попасть. Разве что во время дезинсекций или предусмотренных, очень редких купаний. В другое время нечего и пытаться добыть оттуда даже миску воды.

Мусскеллер может купить в лагере любую вещь, подкупить любого человека за драгоценности и пищу, награбленные у проходящих через ее руки новичков. Эсэсовцы, получая свою долю «военных трофеев», смотрят на все это сквозь пальцы. Не один раз она таким вот способом спасала свою шкуру и по-прежнему катается как сыр в масле, а пьяная удовлетворяет свои многочисленные прихоти. Однако случилось так, что «Пуффмутти» хватила через край.

Однажды изумленные женщины увидели у лагерных ворот стоящую на коленях Мусскеллер – она дожидалась наказания. Вот мимо проходит рапортфюрер Таубе. Мусскеллер вскакивает с колен – сколько раз они вместе измывались над заключенными – и просит у него помощи. Но Таубе не желает с ней разговаривать. «Пуффмутти» сгибает свою жирную спину, порывается целовать ему руки… Длинный Таубе приходит в ярость, бьет ее, а потом изо всей силы пинает ногой. Это очень смешное зрелище. Как будто сцена из немецкого кукольного театра: длинный, худой, бледный эсэсовец Таубе остервенело пинает багрово-красную, толстую «Пуффмутти». Приятно видеть, как дьявол пинает дьявола, – ведь можно надеяться, что из двоих останется только один. Так и случилось. Назавтра «Пуффмутти» уже шагала в первой шеренге штрафной команды, водрузив на плечо лопату; двери бани открылись для всех.

Случай этот показателен для лагеря. Изменчивость судьбы, присущая человеческой жизни вообще, здесь проявляется заметнее, чем где бы то ни было. То и дело видишь, как подобные «Пуффмутти» – властительницы жизни и смерти, – посрамленные, покорно чистят уборные плечом к плечу с женщинами, которые вчера еще стонали от их ударов.

Колесо фортуны вращается здесь быстрее, тот, кто очутился наверху, стремительно падает вниз. Такое перебрасывание человека из одного крайнего состояния в другое – типичный лагерный метод. И нужно иметь крепкую голову, чтобы суметь противостоять этому.

Однажды решено было освободить из штрафной команды всех полек. С трудом скрывая бурное ликование, польки возвращаются в бараки. Этой ночью они будут спать «на свободе». Одновременно в барак двадцать пять запирают всех немок с черными треугольниками – то есть рецидивисток, убийц и проституток. Сразу даже трудно себе представить все значение этого события. Выяснилось, что все важные должности в лагере прибрали к рукам немки, преимущественно эти, с черными треугольниками. За один час колонны остаются без капо, бараки без блоковых, склады без заведующих. За один час многие важные посты занимают польки, им разрешают подбирать себе работниц по своему усмотрению. Времена «голубого пятнышка» бесповоротно миновали. Благодаря помощи Ванды Марошани, польки, работающей в конторе по учету рабочей силы, различные должности заняли политические заключенные, сознающие всю важность своей новой работы. Правда, и теперь случается, что кто-то обкрадывает заключенных, кто-то проявляет полное равнодушие к ним, тупой эгоизм. Неудивительно: ведь любая должность здесь дает в руки палку, требует – будь жестоким, добивайся послушного выполнения эсэсовских приказов. Таков закон концентрационных лагерей. Исполнять обязанности капо или блоковой, не пуская в ход кулаки, сумели лишь немногие женщины, сознательные, убежденные враги гитлеризма. Большинство из них не пожелало превращаться в эсэсовских пособниц. Их не сломили лишения и невзгоды, тяжелая работа под открытым небом. Не остановили насмешки, когда, еле держась на ногах от слабости, они учились дробить камни, таскать тяжести, орудовать топором и лопатой.

Кому под силу нелегкий физический труд, кто научился бросать хлеб, словно мяч, прямо в руки товарки и ловить на лету две падающие сверху буханки, не давая им упасть на землю, не нарушая ритма «бросай – лови», кто таскает тяжести не хуже заправской работницы, кто, окрепнув физически, в то же время всей своей волей, интеллектом, душевными силами ненавидит гитлеризм, тот прочно стоит на ногах, и погубить его может