Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская

Женщины не только увлечены прекрасным рассказом. Нечто высокое, значительное отражено на их лицах. Заключенные глядят на женщину, приехавшую к ним из Варшавы, она была там недавно, едва ли не вчера. В ней пульсирует нерв жизни, неуемный, восприимчивый ко всему, в то время как они давно уже пребывают где-то за границей бытия. Рассказ Валентины заставляет думать. Женщины поднимают от работы свои бледные лица, как сгорбленный годами старик, который невзначай поднял голову и с изумлением заметил, что солнце по-прежнему светит.

Велосипедный звонок у барака. Это начальник Зибенэйхель приехал проверить работу. Забывшие обо всем на свете женщины хватают одеяла и поспешно ищут дырки. Смолкает разговор, головы склоняются над грязным тряпьем, быстро мелькают пальцы и иголки, и тогда-то в тишине зарождаются мысли…

Еще одна из группы новеньких – Зофья Сикорская. У нее была совсем иная жизнь, и запомнилась она своим товаркам по-другому. Зофью арестовали вместе с отцом, братом и мужем. Мужа поместили в Освенциме, отца и брата – в Биркенау. Старику время от времени удается побывать в женском лагере, где он роет канализационные канавы. В глубокой яме за глиняной насыпью его белая голова напоминает отцветающий одуванчик. Он роет весь день ради того, чтобы хоть на миг взглянуть на дочь и мимоходом спросить:

– Ты здорова?

Зофья недавно в лагере, она не знает еще многих лазеек, не разбирается в здешних обычаях, не умеет предугадать опасности. И все же она изловчается подогреть кружку кофе, испечь в золе несколько картофелин, а потом, выбежав из барака, мимоходом оставить еду на краю канавы. В обмен на снедь, присылаемую ей с воли, она покупает свитера, носки и ботинки для своих мужчин.

Как рассказывали женщины, гестапо, арестовав Зофью, уже знало, что к ней сходятся все нити интересующего их дела. От ее выдержки на допросах зависела судьба многих людей. Немцы решили, что Зофья Сикорская должна заговорить. Она поняла это. Вероятно, после первых допросов у нее не хватило мужества, вероятно, она почувствовала, что под пытками может рассказать все. В одиночной камере неизвестно где раздобытым осколком стекла Зофья перерезала себе вены. От потери крови лишилась чувств, но на рассвете пришла в сознание. Зная, что как раз в это время надзиратель через глазок проверяет камеры, Зофья подползла поближе и, оперевшись о стену, стала ждать. Маневр удался. Она заслонила собой залитую кровью камеру. После проверки Зофья снова перерезала себе вены, на этот раз добившись своего. Отперли дверь и увидели: стена вся – красная, на полу в луже крови лежит Зофья Сикорская… Надзиратель сообщил о случившемся по телефону в гестапо, немедленно прибывшие гестаповцы учинили страшный разнос в тюрьме. Больную передают под присмотр врачей, за ней установлен особый уход, ее кормят самыми изысканными по военному времени блюдами.

На последующих допросах она молчит.

Когда Зофья приехала в Освенцим, все тело ее вдоль и поперек было исполосовано красными, синими, черными рубцами от побоев. Это отличие за стойкость. Но Зофья весело смеется, обретя веру в свои силы.

Барбара Чарнецкая-Хлаповская – стройная, крепкая, по-девичьи гибкая. Барбару не постригли. Ее светлое, прекрасное лицо с правильными чертами обрамляют белокурые волосы, непокорно по-мальчишески падающие на высокий лоб. Вся она излучает спокойствие и свет. Светом озарены лицо и лоб, почти неподвижные черты, спокойствием теплятся большие, задумчивые, светло-голубые глаза. Не верится, что Барбаре сорок лет. Столько молодого задора в ее страстном желании жить, в смелости суждений, в увлеченности планами на будущее. Барбара была инспектором в варшавском суде, занималась делами несовершеннолетних преступников и часто рассказывает о своих подопечных, считая их социальным явлением. Кругом свалены кучи грязных одеял, держа одно из них на коленях, Барбара аккуратно латает его. Не в пример Валентине Келяновской, она работает на совесть. Старается выполнить все, что положено, починить как можно больше одеял – ведь они нужны заключенным. Начальство злоупотребляет усердием Барбары. Ее посылают на самую неблагодарную работу. Проработав весь день, она с улыбкой возвращается к своим товаркам. Даже самое жестокое обращение полицаек не выводит ее из равновесия. Тихая, сдержанная, она всегда готова уступить, но в уступчивости ее нет смирения, нет даже следа униженности. Барбара – как апостол, который, облачившись в полосатую одежду, пришел к заключенным, чтобы разделить с ними тяжелый труд, хлеб и грязь.

Оптимизм – вот то общее, что объединяет этих трех женщин. Впрочем, оптимизмом отличаются многие женщины, прибывшие вместе с ними или несколько позже, уже как шестидесятая тысяча. Своим мужеством, уверенностью в скором возвращении они заражают лагерных старожилов. Война обрушила на них столько бедствий, и все же не сломила, значит, и Освенцим не сломит. Эти женщины непреклонны в своем стремлении вернуться во что бы то ни стало. Проявляется это стремление по-разному. Одни бравируют, бесстрашно идя навстречу опасности, другие терпеливы, и это помогает им сохранить душевное равновесие в лагере.

Их жизнеспособность передается женщинам из более ранних партий. Они подобны пчелам, что вечером упали на землю, сжавшись от холода, а теперь, под лучами утреннего солнца, поднимаются, расправляют крылья к полету.

Женщины, прибывшие в лагерь летом, постепенно сближаются со старожилами Биркенау. В этих жутких условиях обычная симпатия быстро перерастает в привязанность и глубокую дружбу. Им уже мало коротких, отрывочных разговоров за работой, когда говорить вообще запрещено. Живая мысль тех, кто прибыл сюда недавно, еще более обострилась, непосредственно столкнувшись с проблемами Освенцима. Мысль тех, кто, долго пробыв здесь, истратил все свои силы на то, чтобы выжить, теперь начинает пробуждаться. Этому способствует внезапное улучшение условий жизни, а также общение с яркой индивидуальностью новеньких.

Женщины встречаются короткими летними вечерами после долгого рабочего дня. Они собираются в восьмом бараке, в крохотной комнатушке бывшей амбулатории или на вещевом складе, иногда у Идалии Суйковской и Барбары или у Ванды Мощенской. Темы собраний самые разные.

Когда программу вечера ведет Лента Келяновская, женщины спорят о драматургии, о театре, обсуждают проблемы написанной ею драмы.

Иногда – очень редко – речь заходит о лагере. Барбара не прочь стать блоковой (она блестяще говорит по-немецки), чтобы создать заключенным нормальные условия жизни. Она продумала все до мелочей. Миска, грязный ботинок, мокрая одежда – все становится объектом ее пристального внимания. Раз нельзя разрушить частокол нелепых приказов, Барбара готова смягчать их на каждом шагу не в пример большинству блоковых, которые зачастую еще усиливают их суровость. Она хочет, чтобы барак, где живет заключенный, стал для него приютом и убежищем после