Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

здесь пустоту... Я любил ее глубже, чем сам сознавал!.. Сколько я пролил слез, друг мой, сколько слез!.. И какое мучительное чувство вызвал в моем бедном сердце вид ее матери и сестры! Мы все трое заливались слезами — в этом и заключался весь наш разговор. На другой день я просил передать им, что больше не считаю себя вправе владеть их наследством и возвращу им его. В ответ они пригласили меня присутствовать при их пострижении. Я поспешил в монастырь и просил повидаться с матерью моей супруги, дабы уговорить ее изменить свое решение. Мне ответили от ее имени, что обе они отказываются говорить с кем бы то ни было впредь до совершения обряда. Я подумал, что, быть может, они сделают исключение для госпожи Парангон. Я отправился за нею, она приехала, но и ей не удалось повидаться с ними. Пришлось отказаться от этой мысли. Вчера они приняли постриг. Два часа спустя после обряда они прислали мне сказать, что будут ждать меня в приемной. Тут они проявили все свое расположение ко мне; вид у них был просветленный, почти радостный. По знаку матери, дочь вскоре удалилась. Тогда госпожа Палестин мне сказала: — Любезный сын мой, вам я доверяю больше, чем кому бы то ни было; я знаю вашу честность, знаю, как вы любили мою дочь. Посему я пренебрегла всеми мерами предосторожности, какие предписывает закон, и решила обратиться к вам с просьбой, которую вы сейчас услышите, лишь когда все будет зависеть исключительно от вашего великодушия. Вы — владелец нашего состояния; но вам известно, что есть невинное существо... Умоляю вас: обещайте усыновить его, обещайте здесь, перед лицом господним и передо мною. Я удовольствуюсь вашим словом; обещайте, что передадите ему полностью все состояние его матери, когда бог призовет вас к себе, но не ранее, ибо я хочу, чтобы до тех пор этим состоянием пользовались вы. — Она умолкла. Я плакал. Я поклялся выполнить ее волю, хоть она и просила меня не связывать себя клятвами. Я добавил: — А все проценты с капитала, сударыня, я оставляю в вашем распоряжении. — Говорите тише, — сказала она, — если нас услышат, это может нам повредить — нас станут здесь всячески донимать. От вашего предложения я отказываюсь. Мы внесли в монастырь вклад не меньше других, никакой скидки нам не сделали, а если бы в моем новом положении было возможно и разрешено копить деньги, у меня было бы лишь одно желание — передавать свои сбережения вам. Прощайте, любезный сын мой. По-прежнему любите меня: мы неустанно будем воссылать мольбы о вас и вашем питомце. Прощайте, сын мой... — Она задернула занавеску. Но я еще добрых четверть часа стоял, рыдая и не двигаясь с места, ибо моя скорбь жестоко обострилась. Признаюсь тебе, друг мой, что, если бы мужские монастыри были таковы, какими они мне некогда представлялись, я без колебаний укрылся бы в одном из них, чтобы оплакивать там свои заблуждения. Но, любезный брат, я знаю, что такое монастыри; это — подобие ада; настоятели угнетают монахов, вплоть до того, что подавляют всякую живую мысль; это отвратительная теократия, осуществляя которую руководители возводят себя на место бога (именно это и означает слово «теократия»); монахи же, со своей стороны, всеми силами стараются уклониться от возмутительного произвола, — он возник в Аравии, в Индии, в знойном климате и не годен для европейцев. Этими сведениями, как и многими другими, я обязан отцу д’Аррасу; именно он поднял завесу, скрывавшую от моего взора распутство и порабощенность монахов. Он не лучше себе подобных, но он по крайней мере не лицемер.

Госпожа Парангон собиралась сама отвезти Юрсюль в Париж, но, на мое счастье, как тебе известно, изменила свое намерение; однако она обещает в скором времени навестить ее. На днях мы получили вести от любезной сестрицы[33]: она просит госпожу Парангон поскорее исполнить свое обещание. Она пишет, что столица ей очень нравится и что для полноты счастья ей недостает лишь ее друга. Она жалуется, что я ей не пишу. Юрсюль не знает всех моих горестей. Госпожа Парангон хочет сама ей все рассказать при свидании, чтобы таким образом смягчить удар. Как видишь, друг мой, я на некоторое время расстанусь с нею. Меня утешает лишь мысль, что я уступаю ее не кому иному, как сестрице.

Ни отец д’Аррас, ни господин Годэ еще не воротились из Парижа, но последний пишет мне[34], что Лора разрешилась дочерью; она весьма довольна, что освободилась от тягостного бремени и собирается без помех наслаждаться всем, что может ей предложить столица. Что значит «без помех», мне непонятно; это загадка, объяснения коей я жду от отца д’Арраса, — он должен вот-вот появиться. Заботы кузена о младенце меня весьма трогают. Прошу передать ребенка кормилице, которую я к нему посылаю; она из той же местности, что и мой подопечный; пусть младенцы растут вместе; прекрасная кузина одобряет эту мою прихоть.

Друг мой, к величайшим страданиям порой примешивается крупица радости. Правда, дочка несколько утешает меня, но обошлась она мне дорого, и все же, когда я думаю о ней, сердце мое трепещет, и живейшее мое желание — поцеловать ее. Ах, брат! Почему мы иной раз становимся отцами ценой преступления? Какое сладостное имя — отец!.. Счастливец старшой, ты будешь носить его без угрызений совести, для меня же природные радости, в самом источнике своем, отравлены преступлением!..

Сегодня утром пришел к нам советник, поклонник Юрсюли. Госпожа Парангон сообщила ему о своей предстоящей поездке: он попросил позволения послать Юрсюли письмо, которое он не запечатает и в котором обратится к ней лишь как друг нашей семьи. Просьбу удовлетворили. Ободренный полученным согласием, он стал умолять, чтобы ему позволили преподнести возлюбленной небольшой подарок. В этом кузина ему отказала. Он заметил, что ввиду разделяющего их расстояния это не грозит ни малейшей опасностью. Но кузина осталась непреклонна. — Тогда хоть передайте подарок, не упоминая обо мне, — продолжал советник. — Госпожа Парангон пожелала взглянуть на подношение; оно показалось ей чересчур дорогим, и последовал окончательный отказ. Достойный молодой человек, казалось, был глубоко обижен. И в самом деле, мне было горько за него. Но кузина, вероятно, права.

Я очень обрадовался, узнав, что сестрица, твоя супруга, чувствует себя хорошо. Передай ей от меня низкий поклон. Я хочу одним из первых поцеловать твоего наследника, когда он появится на свет. Друг мой, желаю