Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

Жертвой, выбранной для того, чтобы опробовать действие этой интересной статьи, был некий Джон Хантридж, который держал «знаменитый постоялый двор» на дороге из Патни в Кингстон, стоявший, кажется, у стены ричмондского Нью Парка: «Халфвэй Хаус» близ ворот Робин Гуда, выходящих на Уимблдон Коммон[566].

Перед нами история, которая может навсегда остаться загадкой из‑за низменных мотивов главных действующих лиц и непрозрачности источников, а особенно из‑за жесткой цензуры прессы. Однако ясно, что этот эпизод иллюстрирует, как работает механизм корысти и зависимости в насквозь патерналистском обществе, каковы связи между судом и пивной, между передней скамьей в палате общин (где сидят министры) и виселицей в Тайберне. Но прежде чем мы вернемся к Хантриджу, необходимо сделать одно отступление. Мы можем спокойно оставить нашего героя, поскольку он, по-видимому, просидел какую-то часть 1725 года под стражей у королевского курьера или в Ньюгейте в ожидании суда.

После Реставрации наличные королевские или государственные земли вернулись в собственность короны, чтобы быть подаренными или проданными фаворитам. Пожалования прав (гранты) на пользование этими землями (в форме назначения рейнджерами, смотрителями и т. п.) могли предоставляться пожизненно, на несколько жизней, на многолетний срок или даже навечно. Яков II и Вильгельм III широко применяли это средство вознаграждения и влияния, так что должности (и связанные с ними привилегии) Руперты Хоу, Ричарда Нортона, графа Аррана, судьи Бэбера и генерала Пеппера — все проистекали из таких грантов. Одним из самых щедрых пожалований Вильгельма была предоставленная Джону Холлсу, герцогу Ньюкаслу, должность смотрителя Шервудского леса — поста, который герцог фактически превратил в свою собственность в обмен на сохранение для короля нескольких сотен благородных оленей (многие из которых усердно «поедали и уничтожали» урожай на полях соседних фермеров)[567]. Это право пользования целым лесом стало значительной прибавкой к тем громадным земельным владениям, за счет которых робкий, суетливый и несимпатичный племянник герцога, Томас Пелэм-Холлс, на четыре десятилетия приобрел главенствующую роль среди вигов.

Если должность жаловалась на срок в несколько жизней (или возобновлялась, когда срок действия предыдущего гранта подходил к концу), то такое пожалование фактически становилось собственностью, подобно аренде земли, которую можно было продать на рынке. Так как власть предоставлять гранты была несколько ограничена Актом о цивильном листе (1 Annec. 7), а их продолжительность сокращена, то ценность грантов, пожалованных до этого ограничения, фактически возросла[568]. Но таких объектов было мало. В окрестностях Лондона самыми лакомыми наделами были, пожалуй, Ричмонд Парк и Энфилд Чейз.

Генерал Пеппер был, как мы видели, весьма энергичным рейнджером. Он непрерывно объезжал Энфилд Чейз, не жалея сил и собственных средств, даже рискуя жизнью, преследовал похитителей оленей и незаконных лесорубов. Он был замечательным государственным служащим, блюстителем интересов короля, и его карьера служит значимым контраргументом для тех предвзятых историков, которые полагают, что все чиновники стремились исключительно к извлечению доходов из своих должностей ради личной выгоды. По крайней мере, таким ответственным служащим кажется Пеппер, если судить по источникам — письменным обвинениям в его адрес и написанным им самим оправданиям. Однако в других источниках он предстает в ином свете, так как в 1724–1725 годах у него не только под ногами, но и над головой внезапно разверзся ад.

Первый толчок к его скольжению вниз, вероятно, произошел в 1720 году, когда открылось, что Пеппер был одним из членов парламента, подкупленных Компанией Южных морей. После этого благосклонная судьба, казалось, отвернулась от него. Солиситоры Казначейства не стали оплачивать его судебные иски; поджигателей костров в его владениях помиловали. В 1724 году он очутился перед судом герцогства Ланкастер, привлеченный к ответу короной. Правомерность его пожалования была поставлена под сомнение, о нем говорили как о «самозваном» рейнджере:

Джон Пеппер не только наносит великий урон и порчу и позволяет другим [делать это]… Каждый год, с тех пор как он вступил [в должность] без законного ордера, он убивал множество дичи Его Величества — фазанов, вальдшнепов, куропаток… выкорчевывал, срезал, калечил, портил, валил и уничтожал огромное количество… строительного леса, подлеска, одряхлевших деревьев… подстригал дубы, вязы, ясени и клены… и такими действиями почти погубил и разрушил охотничьи угодья Его Величества, не оставив и 1000 голов оленей там, где прежде их было 4000 и где они должны и могут прокормиться…

Пеппер присвоил себе арендную плату и прибыль от поместья Энфилд. Он построил себе красивый новый «охотничий домик», истратив 60 000 кирпичей (изготовленных в Энфилд Чейз) и строительный лес из Чейза, а часть платы рабочим выдавал партиями дров и кустарника. Он проложил новые проезды к Нью Лодж — один из них сорока футов в ширину и полмили в длину, вырубив попутно все деревья. Он продавал лес оптом своим подхалимам, дарил древесину и дерн соседям-аристократам и продавал широкому кругу желающих билеты с разрешением приобрести дерн и дрова на топливо. (Тех, кто отстаивал общинные права и отказывался покупать его билеты, он преследовал в судебном порядке.) Он изготавливал и продавал кирпичи как частный предприниматель. Он произвел огораживание нескольких участков земли вокруг охотничьих домиков без каких-либо полномочий. Он не проводил положенные заседания местных судов. Он «пас много своего собственного скота» в Чейзе и пренебрег назначением чиновника для учета, маркировки и перегона скота, пасущегося на общественном выгоне. Он прогнал давно работавшего и опытного лесничего и взял управление лесом в свои руки. Один свидетель показал, что если двумя годами раньше в Чейзе обитала тысяча оленей, то в 1724 году их осталось «не больше 300 или 400, причем не больше 4 самцов»; другой свидетель полагал, что их все еще может насчитываться до 600 голов, но многие из них «негодные». Слышали, как генерал Пеппер клялся, что «его не волнует, если в Чейзе не останется ни одного оленя». Он выселил лесников из пары охотничьих домиков, положенных им по должности, и сдал их в аренду (к собственной выгоде) частным лицам. В одном домике он поместил некоего мистера Парка Пеппера («который называет себя присяжным лесником»), а в другом — мистера Джорджа Пеппера. Степень их родства с генералом указана не была[569].

Если хотя бы половина этих обвинений была правдой (что представляется весьма вероятным), то нам не нужно больше размышлять о причинах нападений на Энфилд Чейз, равно как и «о всеобщей ненависти, которую вызывает нынешний рейнджер» (как заметил герцог Чандос в частном письме)[570]. Судебное преследование Пеппера поучительно и вносит полезные коррективы в представления недовольных историков, которые полагают, что беспристрастный закон не мог вмешиваться, чтобы защитить субъекта (и общественные интересы) от высокопоставленных хищников. По крайней мере, так может казаться, судя по одной группе источников — по материалам затянувшегося (и незавершенного) процесса в суде герцогства Ланкастер. Но в