Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

и дольше (атторнею, солиситорам и совету судей оплатили «освежающие напитки», так как судебный процесс «был очень длительным»[602]), Хантриджа оправдали. Сообщения в прессе ничего не проясняют, и в очередной раз нашим единственным взглядом на то, что же происходило, мы обязаны переписке неоднократно упоминавшегося выше доктора Стратфорда с Эдвардом Харли:

Суд над Хантриджем, состоявшийся в прошлую среду, наделал много шума. Он жил возле стены Нью Парка и повздорил с одним важным человеком. Его привлекли к ответственности за укрывательство похитителей оленей. У него было много свидетелей, готовых подтвердить, что они слышали, как те, кто давал показания под присягой против него, признавались, что должны получить деньги за эти показания. Одного конокрада помиловали, и тот выступил свидетелем против него (Хантриджа). После долгого судебного разбирательства он был оправдан, и тогда раздались громкие крики на весь Вестминстер Холл. Простонародье полагает, что в этом процессе был заинтересован некий большой человек[603].

«Большим человеком» в те годы осмотрительной переписки всегда называли Уолпола. Конокрадом был, конечно же, Ричард Блэкберн, движимый страхом за свою жизнь. Хантридж, почти единственный из обвиняемых за эти годы, смог нанять компетентных адвокатов-защитников, и они сослужили ему хорошую службу. Их пространство для маневра было невелико, но они сумели вызвать много свидетелей, которые дали Хантриджу «чрезвычайно хорошую характеристику»[604]. Кроме того, они таранили со всех сторон формальную конструкцию обвинения в поисках любого мыслимого и немыслимого слабого места; они заставили обвинение предъявить полномочия, согласно которым Таунсенд и Уолпол занимали свои должности; устроили ажиотаж вокруг оттиска прокламации Джеймса, помещенной в «Газетт»; и, наконец, нашли необходимую им точку уязвимости. Уолпол, по-видимому, принял от Блэкберна показания под присягой каким-то неофициальным путем, в нарушение четких положений Черного акта[605]. Это и была та лазейка, которой желали присяжные и сквозь которую ускользнул преследуемый человек[606].

Дело Хантриджа рассматривалось с особым вниманием к процедурным деталям (или к тому, что мы можем о них узнать). Пожалуй, будет интересно привести здесь эти мелочи. В данном деле есть два недоказанных (и, возможно, принципиально недоказуемых) утверждения. Во-первых, Хантриджа обвинили в том, что он помогал Томасу Джеймсу и давал ему приют. Это весьма вероятно; однако владелец «широко известного» постоялого двора на оживленной дороге находится в необычном положении — он должен давать приют очень многим возможным правонарушителям, не зная их толком, а если он станет слишком придирчиво расспрашивать своих постояльцев, то у него не будет клиентуры. Во-вторых, Уолпола уличали в том, что он испытывал какую-то личную неприязнь к обвиняемому («поссорился»). Это тоже вероятно, но основано только на пересказе слухов, в которые верило простонародье.

Остальная часть дела ясна. Сэр Роберт Уолпол был (в лице своего сына) рейнджером Ричмонд Парка и, следовательно, оказался лично заинтересован в осуждении обвиняемого; Уолпол также занимал пост государственного секретаря (в отсутствие Таунсенда) и состоял членом регентского совета лордов-судей с решающим голосом, а этот орган инициировал судебное преследование обвиняемого; Уолпол сам добыл показания у осужденного конокрада; лорды-судьи ходатайствовали о помиловании этого вора (которому они уже вынесли обвинительный приговор), чтобы он был привлечен в качестве свидетеля обвинения; а король, которого обвиняемый, в случае признания его виновным, должен был просить о помиловании, согласился с их заранее вынесенным решением. Все силы короны были брошены на это судебное преследование (атторней и генеральные солиситоры, солиситор Казначейства и т. д.). Ожидалось, что осуждение в соответствии с положениями Черного акта будет простым процедурным вопросом. Присяжные в Суде королевской скамьи всегда были уступчивы и поддавались влиянию: «мы можем рассчитывать, — двумя годами раньше заверял Таунсенда секретарь лордов-судей Делафэй, — что жюри присяжных будут состоять из честных людей, преданных своему королю, службе стране и ее интересам»[607]. Было ясно дано понять, что именно в этих «интересах» ричмондский трактирщик должен быть повешен. Ему очень повезло, что он избежал казни.

Власти расценивали оправдательный приговор Хантриджу как поражение. Три недели спустя один член городского магистрата прислал несколько довольно устаревших показаний под присягой против правонарушителей в лесу Бир, а Делафэй угрюмо ответил ему, что «недавний опыт показал, что судебные преследования на основании Акта против Черных подвержены придиркам и исключениям». Присланные показания (двухмесячной давности) «не отвечают предписаниям Акта… возвращать такие доносы немедленно», и посылать их следует не по почте, а с нарочным[608]. Ясно, что Делафэй мог рассматривать спасение Хантриджа от виселицы только как результат прискорбного невнимания к надлежащей форме.

Этот эпизод с Энфилд Чейз и Ричмонд Парком может казаться скучным, сложным и неубедительным. Но в нем кроется один важный момент. Кажется, что можно наблюдать, как в двух совершенно разных стихиях движутся параллельно друг другу две разные группы хищников. Похитители оленей — Томас Джеймс, «человек Джонатана Уайлда», Джек Колесник, хотя они и имели некоторое представление о законе и определенную общественную поддержку, крали лошадей, торговали дичью и были довольно неотесанной компанией. Это были мелкие хищники, а над ними, в стихии «интересов», благосклонности двора, денег и власти, двигались крупные хищники — Пеппер, Чандос, Ньюкасл, Уолпол, — жаждущие должностей, привилегий, огораживаний коронных или общинных земель. Их хищничество было неизмеримо масштабнее и гораздо пагубнее — как для условной «общественности», так и для тех, кто претендовал на права пользования спорными землями, — чем грабежи браконьеров.

На уровне стычек между браконьерами и лесниками существовало некое равенство в соревновании. Но в тот момент, когда мелкие хищники всерьез задевали сильных мира сего, весь аппарат власти и закона мог быть привлечен на сторону последних. Черный акт дал беспрецедентную юридическую власть в руки людям, у которых не было общих делегированных интересов, таких как поддержание порядка или даже защита привилегий их собственного класса, но имелась прямая личная заинтересованность в осуждении людей, которые им досаждали. Получение обвинительных заявлений под присягой, с последующим объявлением вне закона и — как в случае с Вулканом Гейтсом — выносимым в упрощенном порядке приговором к смертной казни, было возможностью, слишком легко поддающейся злоупотреблению в обществе, в котором каждый чиновник был объектом прямого политического влияния. Эта возможность превращала в бессмыслицу всю дорогостоящую историческую атрибутику, провозглашенной целью которой была защита свободы подданных. В качестве гарантии защиты для обвиняемых сохранилась только одна часть традиционных процедур унаследованного права — система суда присяжных. Оправдание Джона Хантриджа двенадцатью мужчинами, которые знали, что им самим угрожает возмездие со стороны «заинтересованных кругов», и которые, вероятно, изумлялись собственной безрассудной смелости, стало спасительным сдерживающим фактором для роста произвола властей. Иногда люди способны действовать, исходя не из собственных интересов, а из тех