Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

его был даже монотонным, особенностью же были частые прыжки. Да, да, рассказы Индийца представляли из себя череду подпрыгиваний, словно он был маленьким испуганным зверьком, — он вертелся на одном месте, поворачивался направо, налево, затем делал несколько прыжков и неожиданно останавливался, чтобы объяснить нам что-то, что, как он думал, могло быть для нас непонятным. Дав нам необходимое разъяснение, Индиец, все также улыбаясь, замолкал и обволакивал нас своим пристальным взглядом, словно измеряя им степень нашего внимания, затем вдруг снова подпрыгивал и снова продолжал рассказ.

Так, например, Индиец произносил: “И вот джинн съел Синдбада”. И замолкал. Но почему? Разве история уже закончилась? Вовсе нет — Индиец продолжил свой рассказ, объясняя, что этот джинн был внутри таким же огромным, как целый город, и Синдбад, проглоченный джинном, разгуливал по его внутренностям как путешественник и открывал удивительные уголки, наполненные всяческими чудесами и диковинками.

Или “И вот Синдбад съел гору”. И замолкал. Как? Неужели Синдбад превратился в джинна? И Индиец уже объясняет, что гора эта была сделана из разных сластей, и что все деревья, птицы и животные на этой горе были на самом деле из ванили и карамели, и что Синдбад провел целых семь лет, рассасывая эту вкусную гору, как леденец.

Ах, как же вкусно было то, что он нам рассказывал! Однако история, которую я вам рассказываю, это история самого Индийца, а не Синдбада.

Мне уже исполнилось семнадцать, когда я впервые встретил его за пределами нашего квартала, — я заметил его, прогуливаясь в центре города. Индиец сидел в кафе и пристально всматривался в проходящих мимо него по улице людей — так, словно бы собирался жадно выпить их. Я присел за столик неподалеку от Индийца и специально задержал на нем взгляд — он обернулся и, заметив меня, улыбнулся и жестом подозвал к себе. Я уселся рядом с ним, заказал себе кофе и, когда стал расспрашивать его о его жизни, Индиец снова улыбнулся своей загадочной улыбкой, медленно направил на меня свой толстый указательный палец и спросил:

— Тебе все еще нравятся истории?

Я ответил, что спросил его о его жизни, но Индиец только улыбнулся: “А в чем разница?”

Затем он молча посмотрел на свои блестящие туфли и продолжил:

— Рассказывают, что в старые времена один человек каждый раз после счастливо прожитого дня бросал в сосуд камешек. А когда его спросили, сколько лет он прожил на этом свете, то он перевернул сосуд и пересчитал камешки. Что же касается меня, то свой первый и последний камешек я бросил в сосуд тогда, когда повстречал Синдбада.

— То есть тогда, когда ты прочел “Тысячу и одну ночь”?

— Да нет же! Я повстречал Синдбада на самом деле. — И, взглянув на меня с улыбкой, продолжил: — Синдбад ведь не умер, он как Хидр[9] — живет вечно и во всех поколениях. Только Хидр несет нам знания, а Синдбад — истории.

— Хорошо, а как же ты его встретил?

— Я встретил его в баре. В то время я любил выпить, так что наша встреча произошла благодаря выпивке. Я обратил внимание, что он то и дело что-то писал на салфетке — всякий раз, сделав глоток, он тут же что-то записывал, потом складывал свою салфетку и убирал ее в карман. “Что ты все пишешь?” — спросил я его. “Описываю одно из своих путешествий”, — ответил Синдбад. “Возьми меня с собой путешествовать”, — попросил я, Синдбад ответил мне “Давай” и схватил меня за руку, вот так…

Индиец протянул свою руку к моей, мой стаканчик с кофе перевернулся, остывший кофе растекся по столу и почти добрался до меня. Я, однако, крепко держался за края своего сознания. Вот я борюсь с высокими черными шумными волнами, вот я беззвучно кричу, протягиваю руки, точнее, пытаюсь протянуть руки, которые наливаются вдруг свинцовой тяжестью. Между моей рукой и рукой Индийца, которая потянулась ко мне и вдруг замерла, словно замерзла, и теперь расстояние между нами было уже в тысячи километров, заполненное потоками воды, такими высокими, что даже покрыли пухлую смуглую руку Индийца. Затем водная толща пропала, и вместо нее я вижу сверкающие кончики пальцев, похожие на звезды. И я вдруг прихожу в себя, но рядом со мной уже никого нет.

Кафе опустело, стакан с кофе тоже был пустой, а мой давний приятель, который рассказывал мне историю про Индийца, пропал. Солнце стало наливаться желтизной, воздух — остывать, а выступивший на моем лбу пот вдруг стал холодным и тяжелым, как морская вода. Я вытащил из кармана платок, и неожиданно на землю упала какая-то бумажка, — я с изумлением понял, что это бумажная салфетка… неужели… Я разложил салфетку на столе и принялся читать:

…Напрягись и подпрыгни, никому ничего не говори, беги, спасайся… Мне нужно молчать? Но как? Мне нужно писать? Но как? Раствориться и исчезнуть? Но как? Они будут напрягаться, а я — прыгать… Что же ты не прыгаешь? Посмотри по сторонам, потом вниз, наверх и прыгай! Осторожней! Теперь снова посмотри вокруг себя и подпрыгни — это совсем просто, главное — не переставай наблюдать за ними, главное — опутай их своим взглядом. Я ведь тоже чувствую, как за мной следят, и поэтому я слежу за ними и странствую туда-сюда, сюда-туда, туда-сюда, и не нужно ничего — ни отчета, ни папки, ни карандаша, ни даже карандашного огрызка, просто туда-сюда, — смотри за ними. Выступи вперед, но не слишком выдавайся, прыгни, сядь, поднимись, снова выступи вперед…

И наконец я провалился в преисподнюю вместе со всеми — с тобой и с ними. И ты, они и я — все мы опустились на землю. Потрогай ее своими липкими пальцами, ощути ее — это смола. И вся земля это лишь смола, и земля сказала: “Смолой я стала”. И тогда я охватил голову руками и заплакал, и из моих глаз текла смола, так что образовалось смоляное озеро, снимай свою одежду — корабль на заре отплывает из Басры, поднимайся на него и плыви, а на горизонте уже видна Индия, она ждет тебя на том берегу, только протяни руку, однако Индия проглотит тебя, и ты исчезнешь… но почему? Как? Когда? Почему-у-у-у-у?

А, пусть расколется твое горло, пусть расколется, разлетится на тысячу осколков. Кто услышит тебя в этом хаосе?

Единственный выход — это пить, единственный выход — это писать, единственный выход — это потом прийти в себя и стереть все написанное, а потом снова пить