Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Этот разбойник нам рушит всю торговлю в верховьях Марты, а торговля эта приносит вам в казну… — барон делает паузу, — кажется, за прошлый год больше девяти тысяч талеров пошлин было собрано.

— Девять тысяч, — повторяет курфюрст. — Не так уж и много.

— Если сравнивать с Фёренбургом или Хоккенхаймом, то да… — Соглашается Волков, но тут же напоминает своему сеньору, как бы между прочим: — Но если сравнивать с тем Эшбахтом, что был десять лет назад…

То есть до того, как барон получил свой лен. Тогда это был огромный кусок дурной земли, что не имел никакой ценности и не приносил никакого дохода гербу Ребенрее. Даже жалких девяти тысяч талеров в год.

И тут сеньору уже нечем было парировать, и он всё ещё прохладно интересуется:

— И что вы намерены предпринять, барон?

— Я собираюсь изловить Вепря, где бы он не прятался.

И потом Волков добавил весьма решительно:

— И заберу его самого, и его негодяев, у любого, кто бы его не прятал. Банду его перевешаю сам, а его привезу в Вильбург вам на суд. Также собираюсь произвести в Малене дознание, выяснить, кто устроил нападение на графа и графиню, схватить его, и так же передать его на суд ваш. — Волков отвечал так, как будто заранее готовил этот ответ. И после этого снова намекает своему сеньору: — Некоторые мои долги я делал в спешке, и брал деньги под огромные проценты, которые теперь ввергают меня в истинную нищету, в такую нищету, что я не могу позволить купить жене лишнее платье, посему я буду перезанимать деньги под менее страшный процент, да ещё хочу разобраться с нынешним урожаем, и многими другими делами, что скопились у меня дома, посему я и прошу у вас, сеньор, времени для упорядочения дел своих и дел ваших, в южных провинциях Ребенрее.

Всё, теперь генералу больше нечего было сказать. И он ожидал ответа своего сюзерена.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 8

⠀⠀

Может и не долго сеньор не отвечал своему вассалу, но для того его молчание тянулось почти бесконечно. Барон не торопил курфюрста. Просто терпеливо стоял и ждал. Он прекрасно понимал, что своей этой просьбой поставил герцога в очень непростое положение. Решение и вправду для принца было трудным. По сути, Волков просил у сеньора дозволить ему учинить насилие над его собственной роднёй. Буйной роднёй, дальней, раздражающе-глупой, жадной и докучливой, но всё-таки роднёй. И кто же его о том просил? Чужак. Непонятно откуда пришедший, с какой-то непонятной сестрой, что нашла способ породниться с ним, с курфюрстом Ребенрее. Одним из семи людей, что выбирают императора. Но вся ситуация, для столь влиятельного человека заключалась в том, что просивший его человек уже бывал герцогу неоднократно полезен. Бывал, и ещё мог быть. А вот пользы от надоедливой родни было немного, они и при дворе служить не особо рвались, а если и хотели, так сразу просили мест важных и хлебных, на которые он, как раз, пускать их и не собирался, зная, что случись что, он потом даже и наказать их не сможет. Да и на войну родственнички не так чтобы рьяно шли. Клялись положить за него живот, да видно положить где-нибудь на паркет дворцовый, а не на поле бранном. Зато часто донимали его уведомлениями о своей вопиющей бедности, без конца говорили, что и для всей фамилии их нищета большой позор, после чего писали ему нескончаемые просьбы освободить от ужасающих долгов.

Уж сколько времени прошло с их общего молчания, и герцог вдруг и спрашивает:

— А что же графиня, она вам сестра родная?

Вот так вот, словно и не было той речи Волкова, которую он посчитал убедительной, словно не было того вопроса, на который он ждал ответа.

«Сестра? Почему спрашиваешь про неё? — тут, признаться, барон немного заволновался. — Что же тебе надо от меня?»

Но вопрос был задан, вопрос был прям и на него нужно было отвечать, и он тогда говорит:

— Нет, графиня дочь моего дяди, младшего брата моего отца, они оба были мореходами, шкиперами. Но она мне как родная. Когда дядя уходил в море, так Брунхильда жила при нас. Росли мы вместе, после того как сгинули оба наших отца, я ушёл на войну, а она осталась при своей семье со стороны матери, а я как навоевался, так стал искать всех родственников. И её нашёл, она бедствовала.

— Бедствовала… — как-то странно повторил курфюрст. — Ну, зато сейчас проживает в достатке. Говорят, что она при дворе курфюрста Ланна частая гостья. Говорят, он к ней благоволит. Дом прекрасный к житию ей устроил, карета у неё лучшая в городе… Взялась откуда-то… А к ней ещё и цуг из четырёх жеребцов.

— Мне про то, ничего не известно, Ваше Высочество, — отвечал Волков чуть обескураженно. А сам думал: «Чёртова потаскуха, снова голову какому-то дураку вскружила… Не иначе опять зелье Агнес пользует». И чтобы не молчать, продолжил, вроде как оправдываясь. — Уж не думаю… — Он не нашёлся, как продолжить фразу и закончил так. — Курфюрст Ланна немощен, ходит с трудом, не думаю, что она… «нынче у него в фаворитках».

— Да, — задумчиво продолжает принц эту неприятную для барона тему. — Сестрица ваша, как говорят, сразу заблистала и при дворе архиепископа, и в местном обществе. Быстро звезда взошла… Писали мне, что это благодаря некой госпоже Агнесс. Та госпожа быстро вывела графиню в свет. Она тоже, кажется, вашей фамилии?

— Агнес фамилии иной, она моя племянница, по линии матери, но так как она сирота, я дозволил ей именовать себя Фолькоф, — сразу стал отвечать генерал.

— Говорят, та дева необыкновенна набожна и умна, — продолжает Его Высочество.

— Писание знает наизусть, с какого места не спроси, — отвечал своему сеньору вассал. — И то — ещё с детства.

— С детства… Да… Она говорят, постится и справляет службы в известном женском монастыре, дружна с настоятельницей, а ещё вхожа в высший круг священства Ланна так же, как и в круги светские.

Наверное, герцог знал об Агнес больше, чем он, и посему генерал только развёл руками:

— Меня сие не удивляет. Дева и вправду всегда была очень способна.

— Она уже немолода, она собирается принять постриг? — продолжает интересоваться курфюрст.

— Нет, сеньор, у меня не было времени заняться её судьбой, да и вход в Ланн мне ещё заказан. Но недавно