Битва за Ленинград 1941–1944 гг.: подвиг города-героя в Великой Отечественной войне - Коллектив авторов

выбор. «Старые рабочие Обуховского завода заверяют: “Выбор сейчас у нас только один: смерть или победа, свобода или рабство! Ни шагу назад. Или победа, или смерть!”» [1]. Помимо связи свободы с неопределенностью будущего, существует связь с индивидуальностью и уникальностью личности. В экстремальных ситуациях проявляется разная архетипика поведения людей. Так, Герой призван защитить организацию (семью, сообщество) от опасных мутаций. Он противостоит нежелательным изменениям и ведет за собой людей, чтобы всем обрести искомый порядок. Главная ценность для него – этическая норма, как правило завышенная, которую он испытывает на себе, отсюда его жертвенность и альтруистичность. Нередко это трагический тип. Возникает также тип Бунтаря, который убежден, что правила существуют для того, чтобы нарушать их. Он хочет разрушить то, что не работает, то, что мешает ему или обществу. Бунтарем может двигать месть или жажда справедливости. Это не совсем антипод Героя, но иная его ипостась. Массовым архетипом в экстремальной ситуации становится Заботливый, который стремится защитить людей от возможного ущерба и помогать окружающим. Но делать добро – не значит превращаться в Героя. Главная функция Заботливого – это контроль за ситуацией. Контроль может осуществляться с ведома руководства и согласия окружающих. Главной ценностью, связывающей людей этого типа, становится взаимное доверие, как психологическая основа согласованного поведения и установления порядка и нормы, проводимой Героем. Вместе с тем возникает и распространяется феномен социального отчуждения – форма, охватывающая широкий круг людей в экстремальных условиях, при которой человек отказывается от свободного выбора, лишается возможности реализовывать свои сущностные способности, а используется социумом фрагментарно и поверхностно (например, в качестве механического орудия, «пушечного мяса», простого средства для достижения коллективных целей). Необходимо упомянуть также и о так называемом архетипе Тени, по К. Г. Юнгу, т. е. «реального присутствия темных аспектов поведения личности», которые «наделены эмоциональной природой, а также своего рода автономией» [4]. Этот тип бессознательно подвержен влиянию другого лица («проекции», по К. Г. Юнгу, которую человек не сам создает, как создаются идеалы, а сталкивается с ней, как с проблемой), следовательно, он склонен к резкому изменению эмоционально ценностных ориентиров; «результатом проекций является изоляция субъекта от его окружения» [4], и нарастает ощущение злонамеренности к нему со стороны других. Еще одна выписка – большая, пронзительная – из дневника Юры Рябинкина от 15 декабря 1941 г.: «Я потерял веру в эвакуацию. Она исчезла для меня. Весь мир для меня заменился едой. Все остальное создано для еды, для ее добывания, получения.

Я погибший человек. Жизнь для меня кончена. То, что предстоит мне впереди, то не жизнь, я хотел бы сейчас две вещи: умереть самому, сейчас, а этот дневник пусть прочла бы мама. Пусть она прокляла бы меня, грязное, бесчувственное и лицемерное животное, пусть бы отреклась от меня – я слишком пал, слишком.

Что будет дальше? Неужели смерть не возьмет меня? Но я хотел бы быстрой, не мучительной смерти, не голодной, что стала кровавым призраком так близко впереди.

Такая тоска, совестно, жалко смотреть на Иру (его младшая сестра, пережившая блокаду. – Авт.) <…> Неужели я покончу с собой, неужели?

Есть! Еды!» [1].

Подросток описывает, по сути, потерю прежних светлых идеалов и моральных принципов, которым раньше с энтузиазмом служил, и как будто спускается вниз по «кругам ада», как в «Божественной комедии», только сам Юра уже не созерцатель или свидетель адовых мук, как Данте, а непосредственный участник этой мистерии. С первых записей, начиная с 22 июня по начало января 1942 г., сколько длились его записи, возникло в нем это предчувствие ада, который порабощал его, и, казалось бы, уже не вырваться из его пут человеку. И вдруг – возрождение! «Сегодня я в первый раз за много уже дней принес домой полностью все конфеты, выкупленные в столовой, делюсь с Ирой и мамой хлебом, хотя иной раз еще украдкой стяну крошку. Я почувствовал к себе такое теплое обращение от мамы и Иры, когда они взяли и отделили мне от своих конфеток: мама – четверть конфетки (впрочем, потом опять взяла себе), а Ира – половину конфетки за то, что я ходил за пряниками и конфетами и лепешками из дуранды в столовую, что я чуть было не расплакался. Это люди, те люди, которых я так обманывал раньше и которые знают теперь про мои прошлые обманы!» Все это не свидетельство ли того, что та великая культура, в которой Юра был воспитан и воспринимал себя как ее часть, столь мощно способна сопротивляться ужасу жизни и не дать человеку окончательно утратить идеалы и потерять совесть.

Представим себе двух школьных друзей, Андрея и Ваню, случайно встретившихся где-то в середине осени 41-го на Невском и по сигналу воздушной тревоги забежавших в ближайшее бомбоубежище.

Ваня, оправляя сумку и противогаз:

– Прежняя мирная жизнь сформировала мое, такое теперь неуместное, представление об истинной иерархии ценностей. Понятно, что главная ценность – сам человек. Но, по-видимому, существует некая иерархия – глубокая, общечеловеческая, – которая как невидимый ствол держит социальный мир, не давая ему рухнуть окончательно.

Андрей:

– И какая же это иерархия?

– Ты будешь смеяться.

– Да ну, что ты, Ваня!

– Я взял ее у Данте: наверху отроковицы, вроде Беатриче (Биче), сюда же относятся Наташа Ростова, Нина у Лермонтова в его «Сказке для детей», ну и т. д.; ниже – дети; потом – женщины детородного возраста; далее – подростки, юноши, допустим, мы с тобой; еще ниже – пожилые, грубо говоря, старики; а в самом низу – мужики.

– Я так понимаю, «мужики» не самые плохие.

– Да, вот именно, речь не о критериях «плохой – хороший», а о критерии долженствования, как у Иммануила Канта, немецкого философа. Потому мне понятно раскаянье Андрея Болконского перед смертью: он понял, что был неправ, упрекая Наташу в измене. Он не имел права требовать от нее чего-то должного. Все, что она делает, она делает добровольно. И так – по всем уровням иерархии. Низшие не могут требовать от высших выполнения каких-то обязательств. Высшие могут требовать от низших, но и эти требования носят сугубо моральный характер, опять же, как у того же немца, Канта.

Андрей:

– Я получил эваколист.

– Да-а, хорошо, а я записался в группу самозащиты МПВО – тушить на крышах «зажигалки», вот добираюсь до места сбора! Опаздываю!

– Пойдем вместе! Да, брат, теперь что прикажут, то и будешь делать.

– Я думаю, Андрюша, своя инициатива тоже очень и очень важна!

Людей, охваченных заботой о Родине и родном городе (селе, деревне), было большинство. Здесь-то и надо искать источник макроструктурных трансформаций. Известно крылатое выражение: «Люди