Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Нет, — он не мог знать всех маленов, в графстве их проживало несколько десятков. — А кто ещё был?

— Раухи, из Фреккенфельда, отец и сын. — Она, кажется, была отлично осведомлена о людях, посещавших её отца. Или хорошо знала своих многочисленных родственников. Потом дева вздыхает. — Ну, и ещё кто-то, я уже и не помню…

— И что же они обо мне говорили?

— Я потом вспомню… — тут Клементина фон Сольмс уже не довольствуется просто объятиями его плеча, она весьма фамильярно прикасается к щеке генерала перчаткой и поворачивает его лицо к себе и привстаёт, тянется, пытается снова поцеловать его в губы.

— Остыньте, моя дорогая, — Волков со смешком отстраняется.

— А что такого? — искренне удивляется дева. Она усаживается поудобнее рядом с ним, юбки её совсем сбились, и он видел мельком девичьи колени… Да. Чулки у Клементины и вправду розовые.

— Боюсь я, уж и так слухи пойдут, так давайте сохраним благоразумие и не будем бросать тень на вашу чистоту, — отвечает ей генерал.

— Ха! — с вызовом восклицает дева. — Вот уж сказали! Чистоту вспомнили. — Кажется она хотела добавить «вот дурень!» Или что-то вроде того. И дева немного деланно смеётся. — Меня чистоты лишили прямо в коридоре дворца, на полу, ещё три года назад.

— Ах, вот как! — Волков не понимает её: то ли жалуется, то ли хвалится. Что тут ему делать: соболезновать ей или восхищаться?

— Да, дурачок один… Из дружков Георга Альберта со мной это вытворил, думал потом батюшка ему меня замуж отдаст. — Дева, судя по всему, улыбается в темноте. Может ей та история была и приятна: — А батюшка не отдал, а его ещё от двора убрали… Навек. Я о нём больше и не слыхала.

Волков снова не знает как на это всё реагировать, а девица и продолжает, и говорит так, словно бравирует легкостью своих нравов:

— Вы, барон, всё по войнам пропадаете, и не знаете, что чистота девичья, при дворе, не больно-то в цене… Георг Альберт со своим дружками уже все юбки во дворце позадирали, уже хвалятся списками, говорят, что список на всех приятных дам при дворе составили и всех по очереди пользуют, по списку, хоть там и замужние есть… Не знаю даже, верить им дуракам или нет. Да и сам герцог к жёнам не холоден.

— Как хорошо быть молодым герцогом, — произносит генерал, а сам размышляет: ну, это их взаимоотношения… Её общение с молодым принцем… Вообще-то говорило о большой близости кузена и кузины… И теперь это всё выглядело, мягко говоря… Пикантно. Но тут у Волкова сам собою возник и другой вопрос:

— И вы сказали, что и сам герцог… — он не договаривает. Но и без этого ей всё стало понятно. И она отвечает, вдруг, холодно:

— И какая же нужда вам о том знать?

— Никакой, — тут же соглашается барон. — Мне больше интересно, что господа, приезжавшие к вашему папеньке, говорили обо мне.

И дева сразу смягчается, и снова льнёт к нему:

— Расскажу я вам всё… Всё, что знаю. Но только после… — теперь же она уже не стесняясь наваливается на него, лезет целоваться. Да ещё… Он чувствует её ловкую ручку, которая своевольно касается его панталон, и настойчиво пробирается к его естеству. Словно ищет ход в его одеждах. А сама дева, даже не просит, а требует и нетерпеливо и немного капризно. — Ну, поцелуйте же меня, барон, ну…

Генерал снова чувствует её запах. Запах вина и благовоний. А ещё едва различимый запах кожи молодой женщины. И в общем он уже не против, чтобы её ручка касалась его. Тем более, что девица, хоть и совсем юна, но кажется знает, что делает.

И тут вдруг в окно кареты заглядывает фон Готт и говорит:

— Доехали! Вот он собор святого Марка.

Волков уже во второй раз отстраняет от себя юную Клементину.

— Бестактный глупец! — восклицает дева, одёргивая юбки. И вопрошает потом, не так чтобы очень строго. — Что же вы так лезете к людям!?

— Приехали, говорю, — посмеивается оруженосец. — Где дом ваш, злая шпилька?

И тут она свой изящной ручкой отталкивает могучего оруженосца и выглядывает из окна кареты:

— Вон тот. Туда везите.

— Это над которым даже фонаря не зажгли? — усмехается молодой человек.

— Везите уже! — Зло восклицает Клементина фон Сольмс, «падает» к генералу на диван и говорит ему громко, чтобы фон Готт слышал. — Как дурно воспитан ваш человек!

— Истинны ваши слова, — соглашается с нею Волков. И он даже не успел спросить у девы о том, что его заботило, как они уже были на месте.

— Эй вы, грубиян! Где вы там? Стучите в дверь! — Распорядилась девица, снова выглядывая в окно.

— Что-то много у меня нынче сеньоров и сеньор, и все норовят покомандовать, — замечает фон Готт. Но, не слезая с коня, начинает рукоятью плети колотить в большую дверь.

— Проводите меня, барон, — она даже не просит, она почти приказывает.

— Уместно ли сие? — перед домом темно, и он не видит ни забора, ни здания и ему не думается, что здесь может находиться резиденция всесильного обер-прокурора. И тем не менее… — Не дай Бог, ваши родители увидят меня.

— Родители?! — она смеётся. — Это мой дом! Граф с графиней живут в своём доме. — После хватает его за руку. — Пойдёмте же… — И так как он не торопится подчиняться, а сидит на диване, девица добавляет. — Я вам расскажу, о чём говорила та приезжая деревенщина с моим отцом.

Конечно всё это ему не нравится, но узнать, что же это был за разговор у обер-прокурора… Волков просто не может упустить такую возможность. И со вздохом он поддаётся ей, и вылазит за девой из кареты, как раз когда большую дверь открывает толстая служанка с лампой в руках. Фон Готт тоже проникает в дом и начинает там, под удивленным взглядом толстой служанки, ходить по комнатам и кухням, на всякий случай заглядывая, зачем-то, и в кладовые.

Дом оказался не очень большим, а кроме одной служанки там нашлась и ещё одна — миловидная и расторопная, она-то и проводила свою госпожу и неизвестного господина наверх. В большую, занимающую едва ли не весь второй этаж спальню:

— Вина, сыра принеси, — распорядилась Клементина фон Сольмс и указала генералу на одинокое кресло:

— Прошу вас, барон. — Сама же девица просто валится на кровать и снова сбрасывает туфли с ног и потягивается. — Ах,