Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона - Мария Александровна Филимонова

прихожан. Но никакой иерархии не было на проповедях Уайтфилда, Эдвардса или их последователей. В толпе, собиравшейся на открытой местности, смешивались люди разного статуса, возраста, расы. Ривайвелисты говорили со своими слушателями простым языком, не прибегая к вычурной ученой риторике. Традиционных священников («старые огни») они обвиняли в гордыне и презрении к простым людям. Проповедник Гилберт Теннент обрушивался на клириков: «Старые фарисеи были очень горды и тщеславны; они любили занимать самые высокие места в синагогах и называться Равви, Равви; они были властны и уверены в своих утверждениях, как будто поистине знание должно умереть вместе с ними; они смотрели на других, которые отличались от них, и на простых людей, с видом презрения»[684].

Вместо теологических познаний, ривайвелисты делали упор на обращение к эмоциям слушателей. Они старались вызвать у своей паствы мгновенное духовное перерождение. Джонатан Эдвардс описывал обращение молодой женщины по имени Абигайль Хатчинсон. Неожиданно она была поражена сознанием собственной греховности и «порочности своего сердца». По ее собственным словам, это пришло к ней «подобно вспышке молнии и ввергло ее в сильнейший ужас… Самая плоть ее трепетала от страха перед гневом Господним»[685]. Такой опыт был массовым. Самая знаменитая проповедь Великого пробуждения – «Грешник в руках разгневанного Бога» – была прочитана Джонатаном Эдвардсом в Энфилде (Массачусетс). Приходской священник так описывал реакцию своей конгрегации на слова проповедника: «Ближе к концу проповеди по всему зданию раздались громкие стенания и вопли: “Что мне делать, чтобы спастись?! О, я отправляюсь в ад! О, что мне сделать для Христа?!” и т.д. и т.п. Так что священник был вынужден умолкнуть. Визги и вопли были пронзительными и потрясающими»[686].

Люди, последовавшие за проповедниками Великого пробуждения, не просто предавались религиозным исканиям. Их повседневная жизнь находилась под влиянием страха смерти и посмертной кары. Достаточно представить четырехлетнюю Фиби, чьи родители были в числе прихожан Джонатана Эдвардса. Взрослые время от времени спрашивали, готова ли она к смерти. Девочка серьезно отвечала: «Да»[687]. Но мощные негативные переживания сопровождались не менее мощным катарсисом, когда верующий обретал уверенность в спасении своей души. Этим, видимо, и объяснялось то, что ривайвелисты собирали невероятные толпы слушателей. Фермер Натан Коул описывал проповедь Уайтфилда в 1740 г.: «Поток лошадей и всадников казался непрерывным… Мы спускались вниз по течению; я не слышал, чтобы на протяжении трех миль кто-нибудь произнес хоть слово, но все спешили вперед, и когда мы добрались до старого молитвенного дома, там было великое множество людей; говорили, что вместе собралось от трех до четырех тысяч человек»[688].

Это был первый опыт, разделенный большим количеством людей во всех американских колониях, и он способствовал формированию американской идентичности. Ривайвелисты открыто критиковали элиту общества и молились за скорейшее Второе пришествие Христа и установление его Царства на Земле. Из-за этих и многих других факторов некоторые ученые стали рассматривать Великое пробуждение как своего рода «генеральную репетицию» Войны за независимость[689].

Иногда стремление очиститься от греховной жизни оборачивалось курьезами. Странствующий проповедник Джеймс Давенпорт из Коннектикута прославился «кострами тщеславия», напоминавшими о знаменитом флорентийце Джироламо Савонароле. В Нью-Лондоне он устраивал публичные сожжения книг, модной одежды и других «мирских» вещей. Горожане под крики «Аллилуйя» и «Восхвалим Господа» швыряли в огонь кружева, туфли на красных каблучках, парики, ожерелья. Однако одно из мероприятий Давенпорта закончилось конфузом. Призывая слушателей сжечь дорогие одежды, он так увлекся, что стянул с себя плюшевые бриджи и бросил в костер. Какая-то женщина вытащила штаны из пламени и попросила проповедника прикрыться. В 1742 г. Давенпорт был признан душевнобольным судами Массачусетса и Коннектикута и изгнан из обеих колоний[690].

Существовал и риск вместо настоящего проповедника-ривайвелиста наткнуться на самозванца. Так, в 1781 г. филадельфийские баптисты советовали остерегаться некого Дэвида Брэнсона, который выдавал себя за проповедника, а на самом деле был отлучен от баптистской церкви за безнравственность[691]. Таким самозванцем был и Том Белл, сын бостонского судовладельца, бывший студент Гарварда. Уже в колледже он отличился тем, что утащил у однокурсника шоколадное печенье. К тому же его преследовали кредиторы (только портному новоанглийский Тартюф задолжал 30 фунтов). Так что Белл был вынужден бежать. В 1741 г. он появился в Принстоне под именем преподобного Джона Роуленда. Гарвардское образование позволило ему с легкостью выдать себя за одного из странствующих проповедников Великого пробуждения. Ему повезло. Богатая фермерская семья пригласила его прочесть воскресную проповедь в местной церкви. Белл в благодарность вынес из их дома все ценное и увел лошадь. Со временем в Нью-Джерси появился и настоящий Джон Роуленд, действительно проповедовавший вместе с Уайтфилдом. К своему предельному изумлению, проповедник был посажен в тюрьму за конокрадство и с трудом сумел оправдаться. А Белл продолжал свою преступную деятельность, пока наконец не был схвачен на Ямайке. К тому времени он занялся пиратством[692].

Неудивительно, что подобные факты, наряду с критикой в их собственный адрес, тревожили священников-традиционалистов. Беспокоили их и странные эмоциональные реакции ривайвелистов. Теолог-конгрегационалист Эзра Стайлз так характеризовал их: «В ошибочном рвении религия была превращена в экстравагантность и непристойности, которые не соответствовали некогда провозглашенной вере. Множество людей серьезно, трезво и торжественно сходили с ума»[693]. Гарвардский преподаватель Генри Флинн описывал воздействие проповедей Уайтфилда на своих студентов: «Один [студент] утверждал, что видел дьявола в облике медведя, подходящего к его кровати. Другие разражались смехом, говоря о Судном дне; кто-то делал это во время молитвы, приписывая это дьявольскому искушению; некоторые пребывали в испуге»[694].

В 1742 г. Коннектикут запретил читать проповеди вне собственного прихода, во всяком случае, без согласия местного приходского священника. Странствующий проповедник лишался всех привилегий, связанных со статусом священнослужителя[695]. В 1745 г. лейтенант-губернатор Виргинии сэр Уильям Гуч призывал наказывать незаконных «служителей, находящихся под мнимым влиянием нового света, экстраординарного импульса и подобных фанатичных и восторженных знаний». Он считал, что они представляют угрозу стабильности колонии и могут привести простых людей к диким заблуждениям[696].

Во второй половине 1740-х гг. Великое пробуждение на Севере пошло на убыль, но зато оно распространилось в приграничных районах южных колоний. Здесь оно выразилось в резком росте влияния таких деноминаций, как баптисты и методисты. Собрания баптистов предлагали источник общения и эмоциональной разрядки, недоступный в большинстве признанных конгрегаций. Такие ритуалы, как крещение верующих погружением в воду, как правило, коллективное, и возложение рук на новообращенных, придавали визуальный и тактильный аспект их религиозным практикам и часто вызывали горячую реакцию.

Англиканские противники баптистов видели в них разрушителей традиционного