Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

А через несколько дней, по милости «Бюро пропаганды художественной литературы», я уже выступала перед советскими «джентльменами удачи». Мне пришлось читать стихи и рассказывать об Александре Блоке (юбилей которого отмечался всей страной) в… тюрьме строгого режима.

Я стояла за трибуной, на большой, ярко освещенной сцене, в некотором оцепенении. Рядом со мной вытянулись в струнку два молодых подтянутых лейтенанта внутренних войск СССР, и каждый недвусмысленно держал руку на кобуре с табельным оружием.

Большой зал (человек на четыреста) был заполнен до последнего стула, намертво прикрепленного к полу на случай неосторожного обращения с мебелью, как с оружием или последним аргументом в настоящем мужском споре.

Тишина в зале стояла необыкновенная. Аплодисменты были просто громовыми. Соскучились, видимо, праведно и неправедно осужденные, по настоящему поэтическому слову. И тут уже было не до шуток. Стихи Блока я им читала долго и вдохновенно.

К счастью, сохранились фотографии, где я в летнем легком платье, с пышной гривой золотых волос, стою в окружении мрачноватых людей в тюремных робах. И лейтенанты упомянутые стоят рядом, и рука – на кобуре.

На этом фоне совсем уж забавным кажется другой случай о поэтическом выступлении в Бане № 6 города Калуги. Были в те времена «поэтические десанты» по городам и весям. Можно было за неделю заработать месячный прожиточный минимум. А в оставшееся время создавать свои оригинальные, авторские «нетленки».

Выступать в Бане № 6 выпало мне и поэту Имярек. Остальные поэты были распределены на другие, не столь экзотические, объекты писательской культурной экспансии. Весь вечер накануне этого выступления в писательской группе царило необыкновенное веселье. И не только потому, что мы коротали время в гостинице за бутылочкой «красненького»! Шутили в основном на тему, что хорошо бы мне выступить перед моющимися любителями поэзии в мужском отделении, а моему сотоварищу – в женском.

Все закончилось намного прозаичнее, чем нам думалось. Читать стихи нам пришлось перед сотрудниками бани в их выходной день. Но ведь заказал же профсоюзный деятель, на выделенные на культурную работу с членами банного комбината деньги, выступление поэтов, а не певцов или танцоров! Вот что удивительно! Судя по всему, у самых разных слоев советского народонаселения была замечена нешуточная тяга к поэтическому слову.

Сейчас, оглядываясь на свой житейский и литературный путь, могу сказать, что у поэта должно быть много самых разнообразных, сопутствующих его основному призванию, умений. Он должен уметь выступать и общаться с самыми разными людьми. И канувшее в небытие «Бюро пропаганды художественной литературы» было хорошей школой для моего поколения, не избалованного литературными изданиями.

Были и другие варианты выживания. Многие мои сотоварищи преуспели на ниве поэтического перевода. Занималась этим ремеслом и я. Иногда по необходимости, иногда, если переводимый поэт был талантлив, с откровенным удовольствием. Переводили мы чаще всего с подстрочного перевода, сделанного знатоком очередного языка сибирской или среднеазиатско-кавказской народности.

Некоторые для заработка писали сценарии для документального кино, иногда даже под чужими фамилиями, потому что своя, к примеру, была под запретом у властей.

В восьмидесятые годы я долгое время вела литературные программы на всесоюзном радио. И дело делала нужное и близкое мне по духу, и получала за это немалые, по тем временам, деньги.

В девяностые годы совместно с российским телевидением я сняла более десяти телефильмов. Среди них – «Цветаева в Лондоне», «Гумилев в Лондоне», «Скрябин в Лондоне», «Сны Веры Павловны» и многие другие. Как сказали бы сейчас – целый сериал.

Но все это нужно было уметь делать! Любое занятие, в рамках литературной работы, приучает к некоей трудовой дисциплине. Ведь вдохновение посещает поэта, как мы знаем из классики, далеко не каждый день.

В графу пристойных для писателя трудовых навыков я бы отнесла и способность живописать не только словом, но кистью и карандашом, а в наше время – умело обращаться с фото и видеокамерой. Все мы знаем, каким чудесным рисовальщиком был Александр Пушкин. Прекрасными живописцами не зря считают и Михаила Лермонтова, и Тараса Шевченко.

Напомню, что Эмиль Золя оставил после себя более семи тысяч (!) фотографий. Отличным фотографом был Илья Ильф и Владимир Маяковский.

Сейчас фотографирование стало массовым явлением. Но у писателя и художника всегда есть возможность сказать свое Слово и в этой, казалось бы, малохудожественной, сфере. Не все знают, какие прекрасные усадебные, портретные и пейзажные фотографии оставил после себя русский писатель Леонид Андреев. Невозможно глаз оторвать от этих шедевров старой фотоживописи в альбоме, изданном в Великобритании стараниями Ричарда Дэвиса, хранителя русского архива в университете города Лидс.

Я убеждена, что, например, идеи фотопоэзии лежали в буквальном смысле на поверхности метафорического восприятия жизни, свойственного любому поэтическому сознанию.

Сочетанием, более того, сопряжением, Слова и Взгляда я и занимаюсь все последние годы. И это стало еще одной моей профессией, опять-таки в литературном, отметим это, пространственном контексте.

А снять семейство на фоне Пушкина – тоже надо уметь.

«вот дикий сад чужой души заброшенной…»

вот дикий сад чужой души заброшенной

безлюбый неухоженный безликий

жасмином и сиренью запорошенный

малинничий колючий ежевикий

войдет ли кто неробкий и непрошенный

в зеленый мрак во мглу забытых истин

хрустит внизу как ледяное крошево

густой настил из лепестков и листьев

его тоска неявно ненамеренно

от страха увеличится стократно

и потому я вовсе не уверена:

войдет ли кто – и выйдет ли обратно

О невостребованности поэзии

В Лондоне тоже бывают заморозки. Ёжатся люди и звери, прячутся от глаз людских белочки и птицы. Живу уже много лет рядом с лесом. Привыкла делиться с ними, чем Бог послал.

Вот и сегодня накрошила подсушенный хлебушек и насыпала горками по саду в привычных для лесной живности местах. И что же? Уж вечереет сейчас, а ХЛЕБ и ныне там!!! Не востребован! Даже две почти уже домашние сороки, обычно дерущиеся за крошки с лесными вяхирями (дикие голуби), посидели на дереве и улетели себе восвояси.

Не прочитали, не купили сегодня они мою книжку о том, что хорошо, когда нечто, что ты отдаешь другим, им в обязательном порядке пригодится. Большой философский вопрос, кстати. Нужно ли ПОЭТУ соваться со своим ДОБРОМ к поселенцам-сорокам, когда у них своих забот полно.

Например, сегодня резкий ветер из Скандинавии просто сметает птиц с