Золотой Оклад или Живые Души. Книга чудес - Пётр Георгиевич Паламарчук

Рождество Богородицы, Введение во храм, Благовещение, Рождество Христово, Собор Богородицы, Сретение, Успение Ее, Покров, Божия Матерь «Акафистная» с пророками, Богоматерь «О Тебе радуется», явление Казанского образа.

Сама чудотворная была невелика: размер ее шесть вершков в высоту и пять в ширину (то есть 26,6 на 22,2 см). У нее было две ризы. Первая из них, перенизанная игумению Анфией, одевалась только на Рождество, Пасху и дни памяти самой Казанской. Венцы ее были золотые гладкие, на венце Богоматери серебряная с крестом и красной эмалью корона, украшенная 16 крупными и 19 мелкими бриллиантами. Корона на венце Спасителя серебряная с аметистом, двумя синими яхонтами и тридцатью бриллиантами. От обода короны Богоматери по венцу Ее и Спасителя в правую и левую стороны шла нитка с 56 разной величины алмазами. На венце Богоматери в три, а Спасителя в два ряда положены природные камни: в верхнем ряду 15, из коих 6 крупных изумрудов, 4 крупных красных яхонта (один овальный покраснее с трещиной), 2 крупных синих яхонта и три лазоревые помельче. Во втором ряду 25 камней: в середине крупный четвероугольный синий яхонт, осыпанный 8 крупными алмазами, а по сторонам 7 крупных неравной величины изумрудов, десятеро лазоревых яхонтов, один крупный алмаз, два красных яхонта, один синий средний и три аквамарина. В нижнем третьем ряду 19 камней; из них (по сторонам венца) два крупных четырехугольных синих яхонта, 6 лазоревых, один голубой, один крупный алмаз и 9 средних изумрудов. Кроме того, в 57 лучах обоих венцов 26 средних и мелких красных яхонтов, 14 голубых и лазоревых, один крупный алмаз наверху и 16 средних и мелких изумрудов. Между всеми камнями обоих венцов шел развод из алмазов разной величины с изумрудами и красными яхонтовыми искрами.

На золотой ризе — другая риза, низанная крупным жемчугом с бурмицкими зернами (крупный отборный жемчуг) весом 76 золотников (325 граммов). На убрусе Богоматери бриллиантовая звезда, в средине коей круглый средний бриллиант, а по сторонам восемь бриллиантовых груш, осыпанных бриллиантами же числом 31. На оплечии другая звезда, в коей круглый выпуклый граненый изумруд, 4 средних и 14 малых алмазов. У иордани (оплечья) и вниз от нее по ризе семь средних синих яхонтов. На хитоне Спасителя круглый бриллиант, оправленный в золото, 15 средних красных яхонтов и два сквозных изумруда. Поля до половины отличены ниткою из сквозных изумрудов и бурмицких зерен, положенных через камень, и кругом обнизанных ниткой из крупного жемчуга, бурмицких зерен и сквозных изумрудов, положенных через два камня. В верхних углах полей два красноватых крупных сквозных яхонта, а в середине и внизу один небольшой гиацинт, пятеро крупах аметистов, две бирюзы и 4 очень крупные жемчужины. К венцу привешены: нитка из 76 зерен крупного и среднего жемчуга с серебряной вызолоченной привеской, в середине которой простой белый камень, вокруг две очень крупные жемчужины, а внизу одна средняя и одна крупная жемчужина в виде груши, обделанная в серебро с позолотою с простыми небольшими красными каменьями; и три нитки крупного и среднего жемчуга весом в 47 граммов.

Вторая, «будничная» риза была жемчужная с драгоценными камнями; венец серебряный вызолоченный, весь из камней, а бриллиантовая корона — жертва императрицы Екатерины II. Вес всего жемчуга был 292 грамма, венцов Богоматери и Спасителя из позолоченного серебра — 411 граммов.

К чудотворной иконе были также подвешены «очи, вытисненные на серебряной дощечке» с надписью «о здравии болящего Никиты», 1875 года, и серебряная вызолоченная стопа правой ноги, пришитая к бархатной подушечке. Позже их перенесли на хранение в ризницу.

34

Посередине лета наиболее частая третья спутница, избалованная денежкой, которую получала поровну, а делала только чисто ручную работу, захворала ленью — то был наш промах, ибо действительно безделье развращает; и с нею пришлось распрощаться. Толкового же помощника на ее место отыскать сразу оказалось затруднительно, и вот в очередную поездку мы прихватили совершенно случайного знакомца: некогда, в зеленую пору юности, покупал я у этого толкача литые медные образки и церковные книги, а теперь понадеялся, что некоторое, хотя и исподнее знание предмета при необременительном труде на подхвате может сгодиться. Упование оказалось худо, да и недаром в общине христопродавцев ему дали кличку «Бес» — бедный по-своему человек, поддавшись на манок легкого промысла, был о ту пору уже совершенно скорбен душою.

Когда-то, по его собственному сказанию, дабы избавиться от армейских пут, принялся он косить на дурня, и довольно-таки перед медкомиссией преуспел: ему выдали освобождение вчистую по причине психастении. «Надул, надул!» — пел он в душе, направляясь с драгоценною справкою до дому. А потом сел с одинокой своею мамой — вдовой военного за стол отметить событие, перестав при том напевать победную песенку — ан не тут-то было: уже совершенно чужой, донельзя омерзительный голосочек продолжил тянуть в ином направлении внутри головы ту же мелодию. С той-то поры и принялась развиваться у него доподлинная шизофрения.

Так вот сей самый Бес чего только не напортачил нам при производстве церковной описи, хотя вроде бы много в, прости, Господи, «досках» петрил — зато ни аза не мараковал внутри: и поперек царских врат громоздился, да еще спиною к престолу, и в алтарь не осенясь крестным знамением норовил впереть, и почем зря торкался к святым образам… Словом, немало я с ним натерпелся; ну да Бог ему, несчастному, судия; для внешних же лишний урок — торгованье ни в храме, ни храмом до добра не доводит, будьте уверены.

Ему все же удалось — конечно, при нашем преклонном к мирской суете настроении — оторвать нас от покойного течения мысли по трем путям излагаемой истории, и по дороге в Троицкое, что под Новым Иерусалимом, вместо чтения-изучения принялись мы судачить о том о сем в совершенно обиходном для путешествующих духе, когда шажок за шажком беседа от веселых шуток скатывается чуть не до срамословия. Недаром на полях средневековых псалтирей любили (правда, в основном на Западе) рисовать множество чертиков, которые лучше оттеняли святость словес и заодно еще напоминали, что от неба до ада дорога в общем-то коротка.

Следует признаться, что начал всю эту катавасию я; впрочем, изначальный смысл данного слова греческий, и означает оно общее снисхождение-пение правого и левого клиросов посередь храма — это уже потом у нас оно стало чем-то вроде козлоглашения, да к тому же отзванивая «Васькой котом». И так, припомня, что местные шутники постоянно выламывали на платформе Троицкая одну букву — мне это