История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов

ужасного в вашей жизни не происходит, но внутренний голос не успокаивается – ваша «умственная жвачка» продолжает перемалывать ваше внутреннее существо, движимая бесприютными ветрами инстинктов.

У них и в самом деле нет больше пристанища. Они подобны экспериментальной собаке Ивана Петровича Павлова, чей пищевод выведен наружу, и вся еда, которую она потребляет, вываливается обратно в миску (см. рис. 14).

Рис. 14. Опыт «мнимого» кормления в лаборатории И. П. Павлова

Такое животное не может насытиться, как вы не можете удовлетворить свой «любовный» инстинкт или спастись от неизбежности «смерти» – вам никогда не добиться разрядки инстинкта «эмоциональной близости» или «неодиночества», потому что таких инстинктов просто не существуют.

Все эти наши мифические «желания» и «цели» – лишь тени тех трёх базовых биологических инстинктов, которые конвертировались в пространство МИФа и были выведены из естественного оборота. В МИФе действуют правила зазеркалья – чем больше ваши желания, тем меньше шанс, что вы будете удовлетворены.

Однако, с другой стороны, биологические инстинкты – это уже не великий Демиург, творящий нашу жизнь. Нас одолевают лишь тени инстинктов, а не они сами. Мы разрушили власть над собой физического бытия, но вошли в плен мифического бытия.

Это великое событие обретения свободы от определяющей роли инстинктов. Однако же, привычные к рабству, мы не поняли своей свободы. Нам потребовались новые кандалы, но теперь уже других, своих собственных императивов – тех сущностей, которые мы стали принимать за реальность.

Но что эти императивы и сущности? Это уже не биология, которой нельзя противостоять, а продукция нашего собственного МИФа. Да, он создан не нами непосредственно и возникает общественно, в рамках социальных отношений, однако это не делает его менее иллюзорным.

Мы оказались в плену у иллюзии, где главной и центральной стала иллюзия нашего «я». Вот почему, а вовсе не прихоти ради, мы с ней и разбираемся.

Страдание, одиночество и неприкаянность – всё это естественные следствия нашей исторгнутости из действительного мира, нашего изгнания из живого Эдема в мир идеальных форм – идеальных сущностей, эйдосов, понятий и слов.

Однако это не «приговор», а возможность – скрытая потенциальность нашего освобождения. Переход биологических инстинктов в пространство МИФа – это для них западня: они накинулись на крупную добычу и потеряли связь с реальностью. Наш режиссёр умер, даже не поняв этого.

Ничто не случится с вами, если вы решитесь изменить свой образ мысли и сказать: «Мне всё равно, что будет происходить со мной дальше, мне неинтересно играть в социальные игры, и я не нуждаюсь в восхищении со стороны всех и каждого…»

Конечно, ваши инстинкты взревут – мол, как так?! Опомнись, будущее пугающе неизвестно, а ты можешь быть изгнан из стаи, и тебя не будут любить!

Понять эту историю биологических инстинктов можно, но они больше нами не правят, и мы вовсе не обязаны им служить. Теперь мы можем свободно действовать – из интереса, из радости, из сострадания и доброты.

Известное дзенское высказывание гласит: «До просветления руби дрова и носи воду, после просветления руби дрова и носи воду».

В самом деле, духовные мистики или тот же Гаутама Будда, рассказывая о необходимости отказаться от желаний, вовсе не учат отказу от жизни, они показывают, что можно жить иначе – не в погоне за желаниями, а от себя самого, экзистенциально…

ВРЕМЯ СМЕРТИ

Концепция «смерти» вошла в философский обиход с лёгкой руки Фридриха Ницше, провозгласившего «смерть Бога». Нам сейчас уже трудно понять, насколько значимым был этот образ для своего времени – времени, когда прежний мир с приходом научно-технической революции стал рушиться на глазах.

Именно Ницше посмел сказать: то, что казалось человеку абсолютной реальностью, на самом деле не существует. Бог, как основа морали, смысла и самой реальности, был объявлен мёртвым – больше не существующим в той роли, какую ему приписывали.

Эта смерть стала первой трещиной, которая открыла нам дорогу к великому пересмотру всех «сущностей» – эйдосов «занебесья», призраков, населяющих галлюциноз нашего МИФа.

Философия словно очнулась от забытья. До этого момента казалось, что на все вопросы, которые могут быть заданы, уже получены ответы в «Медитациях» Рене Декарта, в «Критиках» Иммануил Канта, в «Абсолютном Духе» Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

Началась тотальная ревизия «сущностей», и мы стали свидетелями объявления новых и новых «смертей». Одна за другой исчезали те сущности, которые казались нам незыблемой реальностью.

За Фридрихом Ницше последовал Мишель Фуко, который объявил в своей «Археологии знания» о «смерти человека»[142]. Он показал, что идея человека как центра бытия, как создателя мира и его смысла – это миф, сотканный в рамках конкретной исторической эпохи.

Человек, порождённый игрой дискурсов, – это вовсе не самостоятельный субъект, свободный в своих решениях и действиях. Он – всего лишь набор функций, предписанных ему, формирующих его субъективность.

Вслед за Фуко другой великий французский мыслитель Ролан Барт пишет эссе «Смерть автора»[143]. В нём он провозглашает конец авторства как высшей инстанции смысла: автор больше не контролирует текст, не создаёт истинную реальность в нём.

Как и все другие «сущности», автор – это всего лишь ещё один призрак, обманка, созданная МИФом, чтобы дать нам ощущение контроля и смысла. Взрыв галлюцинаций разрушает и эту фикцию: смысл рождается не в авторском замысле, а в акте чтения и восприятия. Каждый из нас привносит в текст свой собственный МИФ.

Жан-Франсуа Лиотар, в свою очередь, провозглашает «смерть метанарративов» – больших историй, которые ранее объединяли всё наше культурное пространство, создавали для нас общий контур понимания жизни, определяли наши смыслы и цели[144].

Мы больше не можем доверять грандиозным идеям вроде христианства, марксизма или Просвещения, которые обещали нам истину, говорит Лиотар. Теперь каждый создаёт свою маленькую историю, свой личный МИФ, и в этом многообразии нет одной истинной реальности.

Но кто мы, заключённые в этом в этом МИФе? Жиль Делёз и Феликс Гваттари доводят ревизию нашей субъективности до своего предела. Они демонстрируют «смерть субъективности» как центрального концепта, вокруг которого долгое время выстраивалась наша картина мира.

Их критика субъекта уходит глубже, чем просто отрицание автономии личности. Делёз и Гваттари рассматривают субъективность как фрагментированное, шизоидное образование, разрушаемое капиталистическим обществом и системой власти[145].

По их мнению, субъект – это не цельное, непрерывное «я», которое мы так долго считали центральным элементом нашего МИФа. Нет, это набор десубъективаций – процесса, который заставляет нас постоянно переформировывать себя, стирать свою индивидуальность.

В их