История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов

Олимпийская богиня Гера насылает безумие на Геракла, из-за чего он убивает свою жену и детей. Для искупления своего преступления Геракл должен совершить 12 подвигов.

Уход из королевского дворца наследного принца Сиддхартхи Гаутамы – знаковый эпизод в жизнеописании Будды. Иисус Христос начинает своё служение после символической смерти и воскрешения в водах Иордана, чтобы затем умереть на кресте и воскреснуть.

Герой сталкивается со множеством испытаний, а в итоге и со смертью. В сказке о Коньке-Горбунке, впитавшей в себя множество народных историй, Иванушка-дурачок, выполнив все задания, должен пройти через испытание тремя котлами: с водой студёной, водой варёной и кипящим молоком. Испытание смертельное, что мы узнаём, когда его же проходит царь, но именно эта смерть превращает Иванушку в прекрасного юношу.

Герой должен умереть для своего прошлого «я», для своих старых представлений, чтобы возродиться с новым знанием. Только пройдя через этот кризис, через инициацию, герой может вернуться в мир, изменённый и готовый привнести что-то новое. Это возвращение – не просто возвращение домой, а возвращение с новой силой, с новым пониманием жизни.

Миф об Осирисе, правившим Древним Египтом, рассказывает нам, как мир порядка и процветания вероломно разрушается его завистливым братом Сетом. В образе крокодила Сет расчленяет Осириса на части и разбрасывает их по Египту, но сестра Осириса, Нефтида, собирает эти фрагменты тела, а супруга Осириса, Исида, воскрешает мужа и зачинает от него Гора.

Гор становится хранителем Египта, а Осирис остаётся царствовать в подземном царстве, символизируя собой идею вечного возвращения через смерть. Исида символизирует обновления жизни как в человеческой душе, так и в природе: смерть не конец, а переход к новому этапу жизни.

Эта структура древнеегипетского мифа повторяется в элевсинских мистериях и Дионисиях древнегреческого мира. Лишь по отдельным фрагментам и косвенным упоминаниям мы знаем об этих таинственных и сакральных ритуалах, ведь все, кто проходил их, переживали столь сильный опыт, что не могли о нём рассказать.

Во время элевсинских таинств, связанных с богиней плодородия Деметрой, человек проходил через символическую смерть и новое рождение. Он повторяет путь Персефоны, похищенной Аидом и унесённой в его подземное царство смерти. А затем возрождался для новой жизни, когда заступничество Деметры за дочь возвращало её из-под земли под свет жизни и солнца.

Персефона символизирует семя – упавшее в землю, чтобы умереть, а погибнув, воскреснуть. Этот же образ мы находим затем и у Христа в Евангелии от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода» [Ин. 12:24].

Ещё более драматичными выглядят античные Дионисии, посвящённые самому загадочному богу древнего мира, который создаёт бесконечный круг рождения и смерти. Его первообраз – орфический Загрей, разъятый и съеденный кровожадными титанами, восстановленный Зевсом из спасённого Афиной сердца.

В новой реинкарнации Загрей становится уже Дионисом – богом жизни и смерти, радости и боли, божеством, символизирующим превращение смерти в живящее вино. В Дионисиях через экстатические ритуалы разрушения участники «умирали», чтобы возродиться с новым чувством единства с природой и космосом.

И снова, теперь уже в христианской традиции, Христос разламывает хлеб и разливает своим ученикам вино: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Моё. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из неё все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая в оставление грехов» [Мф. 26:26–28].

Герой мономифа не только перерождается сам, но и приносит что-то важное обратно в мир, чтобы разделить добытое им сокровище с теми, кому оно действительно нужно. И возможно, лучший образ для этого – путь бодхисаттвы в махаянском буддизме: путь просветлённого, отказавшегося уходить в Нирвану, чтобы найти в миру спасение для всех живых существ.

Так или иначе, внутреннее перерождение – ключевая, высшая точка мономифа, будь это испытание, которому символически подвергается Будда, когда на него обрушивается гнев и бесчисленные испытания Мары, или страдание Христа на Голгофе. Эта их «смерть» в прежнем мире – метафора глубоких внутренних трансформаций.

Встав на путь, мы не можем вернуться. Двери в прошлое для героя навсегда закрываются, это полный отказ от прошлого. Единственное, что в его власти теперь, – это дойти до конца – сгореть, чтобы обрести себя в новом качестве. Герой умирает не для того, чтобы исчезнуть, а чтобы его старая сущность уступила место новой.

Мы видим эту динамику не только в мифах, но и в реальной жизни. Каждый из нас, сталкиваясь с кризисом, болезнью или утратой, проходит через подобное путешествие. Мы прежние умираем, но для того, чтобы обрести себя заново. Но если не решаемся на этот шаг, держимся за себя прошлых, то несчастье, обрушившееся на нас, действительно уничтожает нашу жизнь.

Так что это в каком-то смысле фундаментальный закон не только мифов, но и самой жизни: смерть – это не конец, а переход. Это и наша история. Мы, как и герой этого вечного мифа, стоим на пороге перемен. Смерть прежних сущностей прошлого мира – это трагедия, но лишь в каком-то смысле.

И да, осознание несуществования своего «я» может быть болезненным, вызывает сопротивление и страх. Но если вы ощущаете в себе этот внутренний призыв к перерождению, ваш путь лежит или вверх, или вниз. Обратной дороги уже нет, вы знаете теперь, что «я» – это фантазм, и больше не можете опираться на него как раньше.

ПРОТИВ СТРАДАНИЯ

Спрашивается, зачем это нам? Зачем подвергать сомнению своё «я» и даже разрушать его, чтобы потом не иметь возможности отыграть назад? Почему бы нам просто не жить своей прежней жизнью?

Раньше я ответил бы на вопрос только как специалист, занимающийся психологией человека и его проблемами: мол, наше «я» – причина наших страданий.

Наше «я», поселившись в МИФе, перетащило в него тени наших биологических потребностей. Теперь мы – не на жизнь, а на смерть – боремся с ветряными мельницами гипотетических сущностей, принимая их, как Дон Кихот, за многоруких великанов.

Проще говоря, все наши страдания – лишь выдумки. В МИФе нам снится кошмар, который, по существу, нами же и придуман: мы видим угрозы там, где их нет, мы пытаемся спасти то, чего не существует.

Все наши представления о будущем, целях и ценностях, о том, как мы выглядим в глазах других людей и в каких отношениях мы с ними состоим, сами наши