Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

я смотрю на это. Я удивился, хотя старался виду не подавать. «За что?» – спрашиваю. То ли парни сами выследили, то ли им кто-то настучал, в ответ я услышал: «Он москвич! А они все продажные шкуры… Токмакова два раза вызывал к себе кум!» «Кумом» на зоне называли МГБшника. Я задумался. Понимаю, эти парни шутить не станут… Кум и меня вызывал, пытался струнки мои подёргать. Говорю парням: «Работа у него такая – вызывать!» – и советую не спешить, предлагаю рассмотреть вопрос со всех сторон.

Почему они решили посоветоваться со мной? Почему прислушались к моим словам и не тронули Токмакова? До сих пор я не могу понять этого и вразумительно объяснить. Может, опять свою роль сыграл университет, моя к нему принадлежность? Или они поверили сверстнику? Как бы то ни было, кажется, именно мне удалось спасти жизнь Павла Ивановича.

В Карабасе я сдружился с Николаем Ильичом Градобоевым. Мы стали вместе кушать. В лагере, если хотят узнать, что за человек перед тобой, спрашивают: «Ты с кем ешь?» или «С кем ты кушал?» Это очень значимый вопрос! Важнее самого страшного вопроса советских анкет! На зоне каждый с утра до вечера ищет, чем прокормиться. А кто ищет, тот находит, даже в самых непредсказуемых местах. Появились и свои купи-продайцы – барыги. Особо искусными были молдаване. Именно они потихонечку «проглотили» всю нашу одежду. Зимний бешмет я сменял на жестяную кружку овса. За рубашку дали двенадцать картофелин. Носки и платки тоже уплыли в руки барыг. Они, в свою очередь, выискали себе подобных среди надзирателей и снюхались с ними. Куда ушли наши одежды, выйдя за лагерный забор, одному богу известно, торговля день ото дня набирала обороты.

И вот эту, с такими трудностями обретённую еду никогда не ели в одиночку, потому что сегодня ты нашёл что-нибудь, завтра твой напарник. Дружба, скреплённая едой, наиболее крепка в таких местах!

За давностью лет забылся момент знакомства с Градобоевым. Русский мужик из Нижнего Тагила, хотя мне он больше напоминал скуластых марийцев, тридцати пяти – сорока лет, воевал, попал в плен, Германию видел только через лагерный забор. Пройдя через тысячи тягот, заработав огромный букет болезней, он возвращается домой, но и здесь не обретает покой! Когда шумиха немного поутихла, он устроился на работу слесарем, женился. О семье и делах амурных на зоне секретов практически не держат, немногословный Николай Ильич в минуты тоски по дому рассказывал: «Девушка моя не первой молодости, почти старая дева, да и сам я не молодею, оттягивать дальше не было смысла! Жить негде, надежды мало, живу в постоянном страхе, как бы чего не случилось плохого, но всё-таки мы, надеясь на лучшее, поженились. Привожу невесту в свою каморку. Первая брачная ночь, незабываемое событие… Ложимся спать. А «кровать»… две табуретки, а на них доска топчана. Через некоторое время оба слетаем на пол… Она плачет, я тоже присоединяюсь к ней, реву. Ни разу я так не рыдал от собственной беспомощности. А она… успокаивает меня. Отбросили топчан в угол и устроились на полу. Не обиделась, вошла в моё положение. Открытая, честная женщина… Как там она одна сейчас, очень уж любили мы друг друга!»

Сейчас мы вместе, всем, что нашли или приобрели, делимся по-братски. Мастеровитым был русский парень из Нижнего Тагила. С некоторых пор мы стали собирать старые зубные щётки, разжились маленькой ножовкой. Я распиливаю щётки, а Николай дырявит эти куски, шлифует и нанизывает на металлический стержень, получается мундштук. Цветные мундштуки охотно покупают конвоиры. Бригадиры, повара, хлеборезы тоже неравнодушны к ним. Лишь бы старых щёток хватило! Я трусоват, он смелый. Он мастер, я подмастерье. Вот так и живём!

Карабас остался в моей памяти очень узко, запомнился лишь людьми из нашей секции. Хуродзе, сибиряки, бандеровцы. Певческое «трио», наконец, Градобоев. За что он вынужден хлебать тюремную баланду, я ни разу не спрашивал и не знаю до сих пор. Скажу только, что Николай Ильич был отзывчивым человеком, всегда готовым прийти на помощь, настоящим мужчиной!..

Каждый подбрасывает в общий костёр веточки-щепочки, с каждой подброшенной новостью огонь разгорается всё сильнее, потрескивает, слово за слово, рождается мысль. У всех у нас одна тревога: для чего на казахстанской земле собирают политических? Отколупали даже тех, кто, казалось бы, надёжно спрятался глубоко во льдах, нужных им людей выискали и в Европе, и в Марий Эл, и в Коми, достали из таёжных погребов. В Карабас прибыл этап из Тернополя, западниками из львовских тюрем забили все камеры. Прибыли «путешественники» и из Минска, они в один голос повторили предсказание майора Столярова: «Положение политических арестантов должно улучшиться!» Плохо искал, может быть, но в Карабасе я не встретил ни одного татарина. К тому же мы – татары, словно улитка, спешащая укрыться в своей раковине, не торопимся обнаруживаться и не спешим обнаружить других!

«Скоро нас увезут из Карабаса!» – с каждым днём всё чаще стали слышать мы эту новость, начали готовиться к большому этапу. Моя отправка с этой первой зоны была насыщена происшествиями и поучительными событиями.

3

Алмазы можно отыскать лишь в недрах земли, истины можно отыскать лишь в глубинах человеческой мысли.

Виктор Гюго

Весна приближается, вот-вот наступит март! Маленький юбилей моего заключения – один год! Тяжелейших испытаний, невыносимых страданий на мою долю пока не выпадало. Уважаемый читатель! Не подумай, пожалуйста: «Ба, да он в раю обитал, а не в тюрьме!» Просто мои страдания в той или иной степени скрашены плотным душевным общением с людьми, повидавшими жизнь, хлебнувшими немало лиха, мудрыми и опытными. Вкусившие Магадан-Колыму, прошедшие немецкие лагеря оставили там своё здоровье, мучаются и страдают из-за этого, а я здоров, у меня подобных проблем пока что нет. Какой бы скверной и жестокой ни была тюрьма, для меня она – поучительная школа. Именно здесь я нашёл точные и справедливые, на мой взгляд, ответы на терзавшие меня смолоду вопросы, не позволявшие мне свободно вздохнуть. И я частично счастлив. Беспокойная душа, намеревавшаяся удивить народ немыслимыми по своей значимости произведениями, именно в тюрьме нашла наконец-то своё место, уготованное ей Всевышним и матерью всех чудес земных – Природой, обрела точку опоры и роста! Был бы я более успешным и счастливым, обретя эту точку в другой жизненной сфере, при других условиях, как знать? С высоты прожитых лет мне видится следующее: в эпоху Сталина сохранить целостность и свободу духа, закалить его можно было только в тюремных застенках! Там не разбазариваешь жизнь на