Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

и своему дяде-адмиралу. В продолжение службы на флоте для Шмидта вообще не было никакого смысла. В это время стремительную карьеру уже делали, увешанные боевыми орденами, молодые герои Порт-Артура, и не сбежавшему от Цусимы перестарку и неудачнику Шмидту было с ними тягаться. Как мы знаем, ничего хорошего не ждало Шмидта и в Одессе. После аварии «Дианы» и судебного процесса, капитанская должность в торговом флоте ему больше не светила. Впереди у Шмидта было в лучшем случае вечное прозябание на вторых и третьих судовых ролях. Для человека обуреваемого манией величия, как мы понимаем, это было невыносимо. Что же оставалось для Шмидта? Только одно – идти (скорее, даже бежать, чтобы обогнать всех возможных конкурентов!) в революцию, и, пользуясь моментом, попытаться хотя бы там реализовать свои честолюбивые амбиции. Разумеется, полностью утверждать, что Шмидт рассуждал именно так, мы не можем, однако вся жизнь, служба и, главное, сам характер нашего героя говорят о том, что данная мотивация решения Шмидта стать великим революционером не только вполне реальна, но и, скорее всего, недалека от истины.

Артура, и не сбежавшему от Цусимы перестарку и неудачнику Шмидту было с ними тягаться. Как мы знаем, ничего хорошего не ждало Шмидта и в Одессе. После аварии «Дианы» и судебного процесса, капитанская должность в торговом флоте ему больше не светила. Впереди у Шмидта было в лучшем случае вечное прозябание на вторых и третьих судовых ролях. Для человека обуреваемого манией величия, как мы понимаем, это было невыносимо. Что же оставалось для Шмидта? Только одно – идти (скорее, даже бежать, чтобы обогнать всех возможных конкурентов!) в революцию, и, пользуясь моментом, попытаться хотя бы там реализовать свои честолюбивые амбиции. Разумеется, полностью утверждать, что Шмидт рассуждал именно так, мы не можем, однако вся жизнь, служба и, главное, сам характер нашего героя говорят о том, что данная мотивация решения Шмидта стать великим революционером не только вполне реальна, но и, скорее всего, недалека от истины.

В те дни Шмидт всеми силами старается оттеснить других революционеров и самому стать во главе бунтующих масс. Наступал тот час, которого он ждал всю свою жизнь – час его славы и делиться с ней он ни с кем не собирался! К октябрю 1905 года популярность Шмидта по сравнению с другими трибунами возросла. Многих подкупали его погоны. Это было настолько необычно, что сразу выгодно отличало Шмидта от других ему подобных ораторов. В условиях всеобщей забастовки Шмидт начал проявлять бешеную деятельность. Он писал бесконечные письма, рассылал многочисленные телеграммы к матросам различных пароходств, с горячими призывами присоединяться к всеобщей забастовке. Иногда письма действовали. По крайней мере, так считал сам Шмидт. Так, когда к забастовке одесских железнодорожников присоединились служащие пароходных обществ, Шмидт сразу же приписал эту заслугу себе. 17 октября Шмидт громогласно объявил, что горячо принял «Манифест императора о даровании политических свобод. Казалось бы, манифест опубликован, можно и поутихнуть, но не тут-то было! Шмидт уже вошел в роль народного вождя, и отказываться от этого не собирался.

Между тем профессиональные провокаторы уже сорвали с уроков севастопольских реалистов и гимназистов, в рядах которых активно действовал уже и сын нашего героя Евгений. Реалисты били стекла, грозились поубивать нелюбимых преподавателей и пытались склонить к участию в беспорядках и гимназисток, но те благоразумно отказались. События развивались следующим образом: «карандаши» (как называли воспитанников Константиновского реально училища), возбужденные происходившими в городе событиями, отправились в учебные заведения города «поднимать народ» или «снимать гимназистов». Шумной толпою они штурмовали двери мужской гимназии, закрытые по приказу директора Е.И. Ветнека, и проникли в коридоры учебного заведения. После этого реалисты ринулись на штурм дверей классных комнат, и встретили полное сочувствие гимназистов. Они быстро присоединились к реалистам, и только растерянные преподаватели после некоторого замешательства ретировались в учительскую «предоставив дело его естественному ходу». Но разгоряченные ученики требовали большего. Под высокими потолками коридоров и классных комнат гимназии раздалось роковое: «К Ветнеку! Бей!…» Были выломаны двери кабинета директора, и толпа на мгновение замерла… Вентека в помещении не было. Напуганный агрессивными намерениями молодых людей он еще в начале штурма гимназии позвонил в полицию, требуя присылки войск. Не дождавшись помощи, директор скрылся через окно. Так как молодые хулиганы добиться ничего не смогли, они обратились за помощью к Шмидту. Петр Петрович немедленно поставил вопрос на заседание городской думы, проходившее 19 октября, и был поддержан гласными и городским головой Максимовым. Среди бунтарей был и сын Шмидта Евгений. Сын хулиганствовал, а папа всеми силами оправдывал его и его подельников в глазах общественности.

В протоколе заседания думы от 19 октября записано: «…Лейтенант Шмидт сообщил о вооруженной силе, призванной директором Севастопольской классической гимназии Ветнеком для защиты вверенной ему гимназии от нашествия реалистов. В дополнение к этому преподаватель мужской гимназии г. Сипягин признавал, что, еще накануне, когда по городу стали носиться слухи о возможной забастовке реалистов, директор гимназии Ветнек просил у соответствующего начальства о присылке к гимназии вооруженного наряда. Это было сначала обещано, но затем, очевидно по благоразумию военных властей, не приведено в исполнение. Вот благодаря чему реалисты избегли педагогической кары директора… Еще до начала уроков этого дня я предупреждал г. Ветнека о естественном возбуждении реалистов, советовал тотчас же отпустить учеников, отслужив благодарственный молебен… Но я получил ответ, что гимназистам нечего радоваться, так как манифест их не касается. Но можно ли приказывать детям посыпать пеплом главу и лить слезы печали, когда весь народ ликует под живительными лучами свободы».

Шмидт потребовал устранения Е.И. Ветнека из учебного заведения. Сторонников директора в думе нашлось очень мало и предложение подавляющим большинством гласных и «депутатов от народа» было принято. «Гимназисты торжествовали и, по выходе отца из думы, – вспоминал Евгений Шмидт, – устроили ему неистовую овацию, намереваясь пронести его на руках до самой квартиры. Только убедительные просьбы отца, серьезно рассердившегося под конец, заставили огорченную молодежь отказаться от своего несколько эксцентричного чествования».

Порой, однако, Петра Петровича заносило. Из речи П.П. Шмидта в Севастополе: "Ни к какой партии я не принадлежу. Здесь, в Севастополе, собраны лучшие революционные силы. Меня поддерживает весь свет: Морозов жертвует на наше дело целые миллионы». Хотя из этих путанных слов Шмидта трудно выяснить, где в них правда, а где желаемое выдается за действительное, но тот факт, что его поддерживали революционные организации Севастополя, что о его существовании знал сам Ленин, что Шмидт знал о «морозовских миллионах», говорит о том, что за спиной Шмидта, действительно, стояли реальные организации.

* * *

А затем