Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

пассажирские поезда при помощи железнодорожного батальона. По Казанской дороге в 2 часа был сформирован поезд для отправки новобранцев, но когда поезд ушел, то забастовщики бросились на станцию и, угрожая револьверами, стали портить семафоры и провода. Солдаты их разогнали».

«Пермь, 13 октября. Забастовали служащие управления дороги, к ним присоединились бригады. Поезда остановлены. Рабочие депо бросали камнями в казаков, последние стреляли». «Рига, 13 октября. В полдень забастовала Риго-Орловская железная дорога с ветвями».

Затем разом забастовали все железнодорожники страны, руководимые Всероссийским железнодорожным союзом. В пятницу, 14 октября 1905 года уже сообщалось, что число бастующих железнодорожников достигло четырехсот тысяч. Успокоить такое количество разбушевавшихся людей было уже крайне сложно. На следующий день не вышли в свет газеты – это забастовали печатники.

А забастовочный вал Всероссийской октябрьской политической стачки еще только набирал силу. Закрылись почти все столичные банки, страховые общества, гимназии и училища, большинство фабрик и заводов, магазины. Забастовали даже служащие государственного банка и мировые судьи, пославшие под общий шумок и свои требования министру юстиции. Каждый желал урвать свое в сложившейся ситуации. 14 октября в Петербурге исчезло электричество, прекратилась централизованная подача воды, не стало хлеба. Тайные механизмы мировой закулисы были приведены в действие… Жители опасались покидать дома. По улицам теперь передвигались только батальоны солдат, прибывших из Пскова и Ревеля. Поползли слухи о готовящихся массовых беспорядках. Цены на продукты мгновенно подскочили в несколько раз. Столица была почти в полной изоляции.

Николай Второй, находившийся в Петергофе, по совету премьер-министра Витте решился на крайнюю меру – даровать народу конституционные свободы. Витте лично спешно составил текст Манифеста. Манифест даровал населению незыблемые основы гражданской свободы на началах неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Он давал возможность всем имеющим избирательные права участвовать в выборах в Государственную Думу, которая приобретала статус высшего законодательного органа империи. Монарх просил всех верных сынов России вспомнить свой долг перед Родиной и помочь остановить неслыханную смуту.

Казалось бы, все, за что боролись и ратовали революционеры всех мастей достигнуто, пора бы и остановиться. Но, как бы ни так! Манифест Николая Второго был воспринят как слабость государственной власти. Борцам за народ достигнутого было уже мало, и они наглели все больше и больше. В те дни был запущен легко запоминающийся, но абсолютно лживый стишок:

Царь испугался, издал манифест:

Мертвым свободу, живых под арест!

Революционный взрыв начинается с 18 октября, когда в газетах выходит императорский манифест о свободах. Местные революционеры тут же решают воспользоваться опубликованными "свободами", приняв их за очевидную слабость властей. Военные власти некоторое время не могут уяснить сути новых "свобод" и того рубежа, где кончаются эти "свободы" и вступает в силу закон.

Молох государственного разрушения раскручивался все больше. Историк С.С. Ольденбург, авто фундаментального труда "Царствование императора Николая Второго" вообще считал, что: «Вдали от столицы революционеры приняли манифест 17 октября за полную капитуляцию власти. Эту свободу они понимали по-разному, представляя себе весьма туманно; но народные толпы, вышедшие на улицу с царскими портретами и национальными флагами, праздновали издание манифеста, а не протестовали против него. Появление на улицах, резко отличавшихся друг от друга по настроению – тех, кто праздновал Царскую милость, и тех, кто торжествовал над Царской властью – было главной причиной той бурной вспышки гражданской войны, которую затем называли «волной погромов», «выступлением черной сотни».

* * *

Всем здравомыслящим людям было очевидно, что манифестом дело не закончится. По странной случайности, почти одновременно с восстанием в Севастополе, в октябре 1905 года начались беспорядки и в Кронштадте. Однако, там, несмотря на все попытки революционеров призвать матросов к свержению существующего строя, те выдвинули лишь некоторые претензии к власти. Из этих требований самой радикальной была просьба отменить артельное питание из одного бака, и выдать каждому матросу отдельную миску.

26 октября 1905 года солдаты крепостной роты, подстрекаемые революционерами, что отныне полная свобода и всем все можно, отказались идти на плановые работы. Солдат арестовали и отправили в форт «Павел». Немедленно по кронштадским частям был пущен слух, что арестованные будут тайно расстреляны. Матросы 7-го и 4-го флотских экипажей захватили винтовки и отправились освобождать арестованных. Остальные экипажи удалось удержать в казармах. Но вырвавшись на улицу из казарм, матросы сразу же забыли о том, ради чего они схватили винтовки, и кинулись грабить винные магазины, офицерское собрании и дома офицеров. Верные правительству солдаты Енисейского, Иркутского и Омского полков, как могли, отбивали атаки мародеров. К вечеру пожары, а за ними и погромы распространились уже по всему городу. Пьяные матросы и тут же примкнувший к ним местный люмпен врывались в магазины питейные заведения и частные квартиры. То и дело между погромщиками вспыхивали драки, заканчивающиеся чьей-то смертью. Тем временем в Кронштадт прибыли гвардейские полки. Началась зачистка города. Никакого сопротивления оказано не было, пьяные матросы просто разбегались, а когда бежать было некуда, сдавались. Изъятием оружия руководил будущий известный полководец Первой мировой войны, а тогда командир Павловского полка генерал Щербачев. В течение дня все погромщики были переловлены и арестованы, социал-демократы и эсера предусмотрительно покинули город. Под арест попали несколько тысяч матросов и около восьми сотен солдат. После протрезвления наступило раскаяние. Офицер Петербургского военного округа А. Богаевский в своем рапорте написал: «Водка спасла Кронштадт». Раздосадованный же таким оборотом дела В.И.Ленин из-за границы поспешил откреститься от пьяного погрома, назвав его «Кронштадтской гнусной проделкой».

Необходимо отметить, что в советское время историки всеми силами старались переложить вину кронштадтских погромов на каких-то мифических черносотенцев (им-то, зачем было громить квартиры офицеров?), на полицию и даже на… священников. Чего стоит, например, перл уже известного нам историка Ю. Кардашева: «Погромщикам помог протоиерей местного Андреевского собора Иоанн Кронштадтский – отъявленный мракобес (!?), черносотенец, член «Союза русского народа». Приехавшие к нему со всех концов России богомольцы, среди которых было немало уголовников (!?) и темных элементов (!?), были собраны для участия в погроме и грабеже…» И это пишется о великом духовнике русского народа, о святом, обо всей православной пастве! Поистине, с больной головы, да на здоровую… Наказания за пьяный погром были, однако, весьма снисходительны: 9 человек были осуждены к различным срокам каторги, 67 к дисциплинарным батальонам, а 84 вообще оправданы.

Предоставим слово историку и писателю Б.В. Заболоцких: «Но и манифест 17 октября не утихомирил бушевавший в России политический шторм. В середине октября 1905 года выборные из матросской среды представили главному командиру Кронштадтского порта вице-адмиралу Никонову петицию, содержавшую 23 пункта. Прежде всего, моряки