Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

впечатление более управляемого человека. Это позднее было почему-то заочно поставлено ему Кафтановым в упрёк. Однако такому промышленнику и чиновнику, как Первухин, это, наоборот, понравилось. Уже доросший до поста зампреда правительства, он знал, как важно, чтобы в команде твёрдо понимали цену иерархии и готовно подчинялись ей.

Далее. Курчатов просто отвечал на вопросы, стремясь, что было сразу отмечено, только к одному – чтобы его пустили заниматься ядерной тематикой. Алиханов же, наоборот, откровенно рвался к руководству проектом. Что вызывало у начальства подспудное отторжение на фоне Курчатова. Тем более что тот и в самом деле видел для себя более предпочтительной стезю не начальника, а экспериментатора. Потому вёл себя спокойно и собранно, как спортсмен, решивший, что ему и второго места будет с избытком, в отличие от нервно облизывающего губы кандидата в чемпионы, поставившего себе только одну цель – не проиграть.

Помощник Кафтанова С.А. Балезин, тоже присутствовавший на том «кастинге», резюмировал ситуацию так: «Курчатов произвёл на нас весьма приятное впечатление, чего нельзя сказать об Алиханове» [275, с. 48].

Таким образом, будущий руководитель Атомного проекта на этом уровне был определён. Для утверждения решения Курчатова привели к Молотову. Тому он тоже понравился: «Был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление» [274, с. 19].

В тех же воспоминаниях 1971 года Молотов рассказывал, будто представлял Курчатова Сталину. Журнал записи посетителей кабинета вождя этого, однако, не подтверждает. Но понятно, что в любом случае без прямого и ясного одобрения главы всего в Советском Союзе ни одна кандидатура на руководство столь важным и столь дорогостоящим проектом назначена быть не могла.

Очевидно, представление и рекомендация Игоря Васильевича Сталину состоялись, но – в заочном формате. Под ручательства Молотова и Берии, которого, конечно же, тоже спросили по этому вопросу. («Чекисты дали мне список надёжных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал», – В.М. Молотов.)

А те хорошо знали цену ответственности за свои слова. Как и любой из когорты советских руководителей к 1943 году. Так что Сталин, сам тоже изучивший документы по Курчатову (а он всегда всё внимательно изучал), с рекомендациями своих ближайших сотрудников согласился. «И с тех пор мы на него стали ориентироваться», – подытожил Молотов в своих воспоминаниях.

Одним из несомненных плюсов избранной таким образом кандидатуры было в глазах начальства то, что Курчатов его, начальства, не боялся. Хотя, надо думать, не мог не опасаться – на этом уровне в те годы всегда поддувало сквознячком дороги до Ванинского порта. Но он не только не робел, а – свидетельствует Молотов – сразу заявил, что поставленная задача крайне сложна и в её решаемости у него ещё «много неясностей».

Вот тогда Вячеслав Михайлович и решил дать новоназначенному, но официально ещё не «проведённому» руководителю Атомного проекта добытые советской разведкой материалы. С ними тот сидел, изучая, несколько дней прямо в Кремле, захватывая и ночи.

Близкие и друзья заметили, как изменилось поведение Игоря Курчатова, когда он вернулся 2 декабря в Казань из Москвы после почти полуторамесячного отсутствия. Нельзя было не заметить: «Борода», как его теперь прозывали, пожестчал, даже посуровел. Как будто даже и высох немного. Взгляд стал другим – ещё чётче проступал прежний «Генерал». Только не тот, ленинградский, что требовал порядка и педантичности и мог устроить выволочку из-за позаимствованного, но вовремя не отданного прибора. А какой-то новый. Словно бы вернувшийся с войны. Не насовсем, а за новым и более ответственным назначением. И потому знающий, что на войну он вернётся. А она спросит…

В общем-то в курчатовском окружении догадывались о том, что развернуло глаза «Бороды» внутрь, к какому-то постоянному, неотпускающему размышлению. Все помалкивали, но трудно было не заметить суеты, которая образовалась в последние дни с выдёргиванием то одного, то другого в Москву. То Иоффе, то Капица, то Хлопин исчезали и появлялись, отмалчиваясь о том, зачем вызвали. Говорили, что и Вавилов из Йошкар-Олы в Москву ездил. По слухам, даже самого Вернадского из Казахстана дёрнули, но неизвестно, насколько это правда.

Сложить два и два труда для физиков не составляло. Только, конечно, молчали все – говорливым и весёлым ещё в 38‐м урок преподали. Разве что Курчатов намекнул другу Анатолиусу, что, мол, «мы продолжаем ту тему», и попросил подумать над предложением, которое он намерен попозже ему сделать.

И уехал в Свердловск. Опять же всё ясно: там Кикоин.

У Кикоина Игорь Васильевич, зайдя к нему в лабораторию электрических явлений в Уральском физико-техническом институте, просто поинтересовался, чем тот занимается. И всё, даже без тех невесомых намёков, которые сделал Александрову.

* * *

Ещё до этого, в Москве, Игорь Васильевич откровенно поговорил с Алихановым. Тот держался внешне лояльно, ничем огорчения своего, как казалось, не выказывал. Но видно было, что умного армянина совершенно искренняя предупредительность коллеги никоим образом от камня в душе не освобождала. Что-то надломилось в их прежней дружбе. Ничего не сказано, и в поведении Абуши, как его всегда по-дружески называл Игорь, ни одного намёка, но – чувствуется.

А ведь в первое время в Москве, пока моряки не помогли Курчатову с жильём, забронировав для него номер в «Метрополе», Алиханов вполне по-дружески предложил пожить у него пока, в Фурманном переулке, в комнате жены. Холод там стоял отчаянный, паровое отопление не работало, и спать приходилось в тулупе и своей большой меховой шапке. Но жили дружно, весело, на Чистых прудах гуляли вместе…

Неужели сломалось?

Только Алиханов есть Алиханов – лучший, если уж объективно, ядерный физик в стране. Достаточно его обнаружения не сомнительных (впрочем, тогда ещё несомненных) «варитронов», а открытия образования электрон-позитронной пары в результате внутреннего преобразования энергии возбуждённого ядра или нового метода определения массы покоя нейтрино с использованием распада ядер бериллия-7.

Во-вторых, он не один – у него целая группа, причём состоящая из весьма талантливых ребят – Бориса и Венедикта Джелеповых, Михаила Козодаева, Петра Спивака, Сергея Никитина и других. Считай, целая школа. Которая немало полезного сотворила в изучении рассеяния быстрых электронов в веществе, а также бета-спектров радиоактивных веществ. Космические лучи – тоже не чужая (привет ФИАНу!) для них поляна. Особенно после того, как Алиханов в 1941 году у Капицы в его Институте физпроблем приземлился. Причём приземлился едва ли не буквально.

Ещё в Питере Алиханов тоже выразил желание присоединиться к их группе размагничивания кораблей, но в Москве встретился с Капицей, и тот его переманил к себе в Институт физических проблем. От которого Абрам Исаакович и поехал потом в экспедицию в Армению наблюдать в горах за космическими лучами, продолжив, таким образом, свои электрон-позитронные исследования.

Заглядывая чуть вперёд, можно сделать