Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

Получилось неожиданно. В этот раз обошлось без песен, музык и прочих мелодий Земли. Выхватив от епископа прямой с ноги в живот, которого снова даже не увидел, я вдруг почувствовал спиной лёгкую, еле уловимую дрожь. Мельчайшую вибрацию. Словно планете надоело смотреть, как два старших брата колотят младшего, и она решила «поболеть» за проигрывавшую по всем статьям сторону — за меня.

Почуяв эту дрожь Земли, я сперва чуть присел. А поняв, что запас льющейся в меня силы бесконечен, и что теперь я могу почерпнуть её в любой момент в любом количестве, выпрямился во весь рост, горделиво расправив плечи. Мгновенно получив от Сергия такого леща, что звон в голове едва не заглушил вибрации планеты. Напугавшись, что дед выбил из меня не только дурь, но и силу, подшагнул к нему правой, срывая дистанцию, и пробил «тройку» в корпус. Вернее, планировал «тройку». Последний удар улетел в пустоту, едва не вырвав мне левую руку из плеча. Потому что со второго, с правой, с непередаваемым удивлением на лице в живую изгородь улетел Раж. Древний Хранитель, богатырь и практически отец нации, по осиновой версии.

— А-а-ать! — восхищённо протянул Павлик, так и катавшийся вокруг поляны на волке под присмотром мамы. И я был с ним полностью согласен. И признателен за то, что новые успехи в произношении он проявлять не стал, ограничившись своей всегдашней присказкой, ставшей уже у нас семейной шуткой.

— И не говори, внучок! На втором часу занятий! Ну, натуральный Аспид! — Устюжанин только что в ладоши не хлопал.

— Здоров ты, паря, — прогудел с одобрением Сергий, поднимаясь на ноги. А я смотрел не отрываясь на его нижние рёбра с левой стороны, где разливался опасный синяк. И мышцы выглядели совсем не так, как в начале тренировки. — Как копытом приложил, молодцом! За второй ранг не поручусь, но из третьего ты таким макаром точно всё дерьмо выбьешь!

Дед проследил за моим взглядом. Приподнял удивлённо левую бровь. И одновременно глубоко, полной грудью, вздохнул и вправил себе кости. Своими руками. Четырьмя пальцами. Прозвучавший при этом над поляной звук заставил девчат испуганно ахнуть. А меня замутило. Я по себе помнил, как это неприятно, когда ломается ребро. И звук, с которым один край внутри скребёт по другому. Бр-р-р-р, врагу не пожелаешь. Хотя, это смотря какому, конечно.

— Теряешь былую лёгкость, пеньсия, — издевательски протянул Степан. Так и сказал, с мягкой буквой «н». Так обиднее, кажется, получилось.

— А ты сам сейчас встанешь супротив него — я на тебя посмотрю, — невозмутимо ответил Сергий. И продолжил, обращаясь уже ко мне. — Не спеши, и, главное, не горбись. А тому, кто тебе удар ставил, в ножки при случае поклонись — очень он нам время сэкономил.

Я кивнул, подумав о том, что Валерий Александрович, тренер нашей городской секции, вряд ли предполагал, что один из далеко не самых лучших его воспитанников когда-нибудь услышит такое. Тем более, от такого.

— Могуту поймал, это видно, — гудел он, потирая бок, где продолжал наливаться синяк. — Теперь за малым дело: поженить их с Ярью. Огонь внутри тебя должен дрожь ту почуять и в одном такте с ней плясать начать. Если за пару дней осилишь — ведро сурицы у Стёпки выиграем!

Вот же жуки старые! Имея одного-единственного недоучку — и то тотализатор устроили!

С епископом сходились гораздо медленнее, чем до этого, несмотря на скандирование трибун. Раж, в полном соответствии с прозвищем, только что «волну» по ним не пустил. Исключительно за неимением оных. И за недостатком зрителей. Которые, впрочем, своей активностью вполне компенсировали малочисленность. Ритмичные крики «Яр! Яр! Яр!» будто отражались от удивлённых деревьев, сроду не видавших такого ажиотажа на лесной тренировочной площадке. Вряд ли здешние гномики и косули так горячо поддерживали своего подгорного властелина на одиночных тренировках.

Ноги будто сами несли меня над травой, не приминая ни стебелька, не оставляя следов. Я скользил, касаясь плечами солнечных лучей, точно струн, что на каждое прикосновение отзывались звуками, что наполняли душу радостью и восторгом. И колючий шарик внутри рос с каждым новый аккордом, с каждой нотой. С каждым ударом Степана, которые теперь получалось или блокировать, или вообще пропускать мимо, уклоняясь и ныряя. Я их наконец-то видел. А речёвки с моим именем будто всё ускорялись и ускорялись. Пока не слились в единый пульсирующий звук, вибрировавший на одной ноте. Который срезонировал с дрожью Земли. И со стуком-перезвоном ослепительно-белых иголочек внутри, что грозили вот-вот пронзить меня насквозь. И я ударил.

На поляне стояла мёртвая тишина. Молчал на траве даже Павлик, упавший с внезапно рухнувшего на пузо волка. Который лежал с закрытыми глазами и только что лапами морду не закрывал. Будто вспышка Яри, что сопровождала мой удар, ослепила его. Молчал и Сергий, задумчиво глядя на глубокую вмятину в зелёной изгороди, вокруг которой, никак не унимаясь, дрожали потревоженные ветви и листочки. И из которой торчала нога епископа в оливковом кеде на чёрной резиновой подошве в рубчик. Второй кед стоял в шаге передо мной и вид, с развязанным шнурком и высунутым языком, имел удивлённо-придурковатый. Как и я сам, надо полагать.

— Выучили на свою голову. Облысели все, — брюзгливо раздалось из вмятины. И я наконец-то выдохнул.

По единогласному решению тренерского штаба в лице стариков-разбойников на сегодня занятия по рукопашному бою свернули. Перекошенный на левый бок Устюжанин добрёл до приметной ели с огромным дуплом, залез туда едва ли не весь целиком и выбрался с брезентовой сумкой, на которой алел красный крест в белом круге. И какой-то глиняной корчагой во второй руке. Кто бы сомневался в этих старых отшельных пьяницах.

Сергий со знанием дела обследовал грудную клетку Степана, которой досталось сильнее, чем его собственной. Намазал друга какой-то остро и холодно пахнувшей зелёной мазью из каменной баночки цилиндрической формы. И, будто памятуя о том, что доброе слово — лучшее лекарство, сообщил:

— Ну, рёбры-то, конечно, срастутся, куда они денутся. А вот самооценку, старый, смело можешь хоронить. Чтоб от отрока так отхватить — это ж ни в какие ворота не лезет.

— Таких отроков надо поститься сажать годков на полста. Желательно — на островке, типа Уединения или Ушакова. Чтоб вокруг — нихрена до горизонта, только белый снег сверху да чёрная вода по краям. И бакланы чтоб орали обязательно, — кряхтя и охая, недовольно ответил епископ.