Непрошеный пришелец: Михаил Кузмин. От Серебряного века к неофициальной культуре - Александра Сергеевна Пахомова

всякий, у кого имеются литературные по форме и значению труды, как в области художественного творчества в широком смысле слова, так и в разных областях знания или философского и публицистического мышления[470].

Такая политика привела к тому, что Союз писателей вскоре стал насчитывать свыше 200 членов, а в Союз поэтов из 80 заявлений о вступлении, поданных за период 1920–1921 годов, было удовлетворено не более десяти[471].

Выходит, что членом Союза писателей – то есть санкционированным «писателем», претендующим на полагающиеся этому званию привилегии, – мог быть автор любых произведений, в то время как «поэт» должен был дополнительно подтвердить свой статус, пройдя через несколько стадий легитимации. На первый взгляд, для такой строгости не было видимых причин: Союз поэтов был общественной организацией, не ограниченной в количестве членов (напротив, если бы их было больше, то удалось бы помочь большему числу нуждающихся, реализовав основную миссию профсоюза). Очевидно, что, вразрез декларируемым в уставе задачам, поэтам Петрограда было важнее сохранить видимость автономии собственной среды. В Союз вошли поэты, которые тем или иным образом уже были связаны как с модернистской культурой, так и между собой (например, многие из приглашенных были участниками «Цеха поэтов» – Л. В. Берман, Г. В. Иванов, А. Д. Радлова, М. М. Тумповская и др.). Первые члены Союза поэтов не вступили в него на общих основаниях, а были адресно приглашены организационной группой: в число приглашенных вошел 21 человек, в том числе Ахматова, Городецкий, Кузмин, Пяст и др.[472] В таком виде Союз наследовал практикам дореволюционных литературных групп, сплоченных общими ценностями и подходом к искусству – тем, о чем Н. С. Гумилев (второй председатель Петроградского отделения Союза[473]) писал «Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего»[474]. При таком раскладе формализованная структура Союза была лишь необходимым требованием времени.

Требования, которые выдвигались к кандидатам в члены Союза, не были прямо сформулированы – право выбирать новых членов было доверено тем писателям, в таланте, авторитете и литературном вкусе которых никто не сомневался:

Особое внимание было обращено на состав приемной комиссии. Мы ждали новых людей, надеялись на приток свежих сил. Поэтому членами приемной комиссии были избраны наиболее авторитетные поэты: Блок, Гумилев, Лозинский и Кузмин[475].

К своей деятельности в «приемочной» комиссии Союза Кузмин относился чрезвычайно ответственно: записи дневника за сентябрь – декабрь 1920 года показывают, что в это время он посещал Союз едва ли не каждый день.

Анализ сохранившихся отзывов комиссии за 1920–1921 годы[476] показывает, как именно происходила оценка произведений новых членов и как реализовывались те дискурсивные установки, которые объединяли первое руководство Союза. Обращает на себя внимание одно обстоятельство: в отзывах столь разных по творческим устремлениям поэтов, как Кузмин, Блок, Гумилев, Лозинский, заметна общность риторики, повторение одних и тех же слов и их сочетаний, имеющих конкретное для самих критиков, однако нигде не зафиксированное значение. Таково, например, выражение «настоящий поэт», вбирающее в себя широкий спектр смыслов, связанных с владением поэтической культурой, наличием оригинальной творческой манеры и особого взгляда на мир: «В лице В. В. Третьякова мы имеем настоящего поэта, понимающего серьезные задачи поэзии» – отзыв Кузмина (1, 693); «Пока автор обнаружил только способности к версификации, поэта в нем не видно…» – отзыв Гумилева (1, 690). Среди других подобных формул можно назвать «подражательность» и ее противоположность – своеобразие, оригинальность: «Стихи В. Третьякова не хуже многих присылаемых, хотя несколько вялы и подражательны» – отзыв Блока (1, 687), «Своеобразие есть…» – отзыв Лозинского (1, 687); «…стихи мало самостоятельны» – отзыв Гумилева (1, 688). Характеризуя непосредственно поэзию, рецензенты использовали понятия «лиризм» («В стихах М. Георгиевского неподдельный и сильный лиризм» – отзыв Блока (1, 687), «В стихах Раисы Блох есть лиризм, есть несомненный песенный строй» – отзыв Лозинского (1, 689)); «поэтический язык» («Своеобразие есть, но проявиться ему часто мешает беспомощность формы, немощность языка» – отзыв М. Л. Лозинского (1, 687)), «поэтическая сила» («Сплошь да рядом в стихах, куда менее грамотных, мы видим подлинную поэтическую силу, оригинальность» – отзыв Лозинского (1, 691); «стихи невнятны и бессильны» – отзыв Кузмина (1, 688)).

Из отзывов следует, что при оценивании и вынесении вердикта рецензенты полагались на важные для них самих понятия о «поэте» и «поэзии». Показателен пример с отзывами о стихах Дм. Крючкова: Блок написал, что Крючков «слабый поэт, но чувствует и понимает поэзию», а Гумилев – «Дм. Крючков во всяком случае поэт» (1, 691). Кто такой «поэт», из этих слов неясно, однако в этих резолюциях видны общие для двух рецензентов следы сакрализации литературного труда («поэт» есть поэт «божьей милостью» – его талант очевиден и не нуждается в дополнительных разъяснениях) и некое, понятное для уже наделенных статусом «поэта», разделение поэтов на «настоящих» и «ненастоящих». Представляется, что члены приемочной комиссии разделяли общее дискурсивное представление о поэзии, о чем свидетельствует удивительное единство их мнений по вопросу отбора новых членов – не сохранилось ни одной рецензии, в которой принятое решение не было бы единогласным. Отзывы членов комиссии, с одной стороны, были в высшей степени субъективны, а с другой – безапелляционно принимались другими членами, поскольку опирались на их авторитет, а также на общее знание и представление о творчестве, сплачивающее представителей определенной культуры.

В основе этого дискурсивного представления лежала риторика, которой оперировали поэты, оценивая друг друга в рецензиях и критических разборах 1900–1910-х годов, Гумилев в одном из отзывов так выразил общее мнение о принципах отбора:

В Союз поэтов действительными членами принимаются именно поэты, а членами-сотрудниками те, о ком есть основания полагать, что они станут поэтами (1, 691; курсив Гумилева. – А. П.).

В этом разделении содержится иерархия, уже разработанная Гумилевым для оценки произведений начинающих поэтов: их он сперва делил на «поэтов» и «не-поэтов», а «поэтов», в свою очередь, на «способных, одаренных и талантливых», из которых последние «всегда индивидуальны, и каждый заслуживает особого разбора»[477]. Схожие требования к поэтическим новичкам выдвигал и Блок, признавая наиболее существенным качеством для поэта индивидуальность. Корни этой позиции обнаруживаются в статье 1907 года «О лирике», где Блок выводит два «общих места» оценки лирического поэта: «Первое общее место: лирика есть лирика, и поэт есть поэт (курсив Блока. – А. П.)»; «Второе общее место гласит: поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, в чем они подобны друг другу». В своих критических заметках 1900-х годов Блок всегда считал особенно важным отметить подражательность или индивидуальность