Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

вокруг шеи — розовая ленточка, а брелок на ней в виде бриллиантового сердечка спускался в море белизны; на ножке — крошечная туфелька, которая, как новое очарованье, словно звала меня изменить прежнему. — Мы долго отсутствовали, — сказала она, — покажитесь там, я скоро приду; если заметили мое исчезновение, новое платье послужит мне оправданием. — Я подчинился. Когда я сошел вниз, мне показалось, что никто не обратил внимания на наше отсутствие. Мадлон появляется вслед за мной, входит она шумно, все оборачиваются в ее сторону, восхищаются; мамаша подзывает ее, целует; она счастлива, что дочка столь красива и желает ей от души повеселиться. И она, любезный ментор, принялась исполнять желание мачехи, да, принялась исполнять его от чистого сердца! В первом контрдансе мы заняли такие места, чтобы вместе исполнять фигуры. Милая девушка оказывала мне множество знаков внимания, которых никто не мог заметить; зато она оказывала их так, что они становились еще ценнее: этот контрданс, дорогой мой любезник, стоил полного наслаждения!

Некоторое время подразнив и поманив меня, Мадлон опять скрылась. Как только я заметил, что ее нет в зале, я тоже исчез и пробрался к двери ее спальни; дверь оказалась полуотворена; я увидел свою богиню, она томно растянулась на шезлонге; голову она склонила на руку, глаза полузакрыла; все ее прелести были прикрыты, как у самой скромной испанки, едва виднелся кончик ее крошечной ножки. Я запер дверь на задвижку, бросился к ней... Взор мой горел желаньем. — Тише, сударь! — Ах, повелительница, зачем же откладывать!.. — Помечтаем о наслаждении. — Друг мой, вкусим его, а уж потом будем о нем мечтать. — Вы вертопрах, а я хочу, чтобы вы стали умником. Понимаете? Все, что предшествует наслаждению, — восхитительно; если соблюдать благую последовательность, то наслаждение сменяется еще большим наслаждением; пустячок за пустячком придают ему ни с чем не сравнимую прелесть. Потом — совсем другое дело; воображение гаснет и бездействует; память — холодный дар, она может воспроизвести только материальное, а восхитительная иллюзия, которая всегда выше истины, уже не сочетает свою прелесть с прелестью, присущей возлюбленной. Да, не будь иллюзии — что сталось бы с самой прекрасной смертной? — Что до меня, прекрасная Мадлон, то я в подспорьи иллюзии не нуждаюсь; в вас реальность превосходит все очарованье, какое только можно вообразить. — Вы льстец. — Правда, надобно было добавить: когда любишь... — Неужто вы любите? — И вы еще спрашиваете? — Надолго ли? — Навеки! — Ах, можно ли так лгать... Вскоре новый предмет... — Ваши прелести должны бы подсказать вам, что тот, кто в вас влюблен, уже не может изменить. — Мои прелести отнюдь не убеждают меня; я так мало полагаюсь на них, что не надеюсь сохранить завоеванное сердце даже на то время, пока еще буду хороша собою. — Ах, хороши вы будете всегда. Но даже если вы изменитесь, я всю жизнь буду видеть вас такою, как сейчас. — Ну и лжец! — засмеялась она. — Неужто я так хороша? — Равной вам нет. — Это очень неопределенно. А точнее выразиться вы бы не могли? — Не мог бы? Да нет, пожалуйста: например, прелестные губки, соблазнительные, так и манящие поцелуи, поцелуи без конца... А грудь... — Вы уже приступаете к действиям, а я только просила сказать точнее! — Я и обращаюсь к подробностям. — Мадлон лукаво улыбнулась. Она слегка обняла меня и мне показалось, что я умру от блаженства... Как стремительно несутся счастливые мгновения! Настало время расстаться, — и вот я пишу тебе. Прощай, друг мой. Если счастье только в иллюзиях и сладостном опьянении, то может ли дать его холодная, нравоучительная философия?

ПИСЬМО LXVII

ОТ ЭДМОНА К ПЬЕРРО

После всего вышесказанного он все-таки влюблен в Эдмэ и хочет на ней жениться. Он пересылает мне письмо Юрсюли

Мне кажется, что чувство ненависти нередко зависит от нас самих, любим же мы помимо нашей воли, любезный старшой. И счастлив тот, кому случай сразу же предлагает предмет, вполне достойный привязанности; счастлив тот, кому до этой встречи не приходится переходить от ошибки к ошибке. Не предложило ли мне небо уже давно именно такую девушку в лице ласковой и простодушной Эдмэ? Я вновь встретился с нею несколько дней назад, а вчера впервые нанес ей визит. Она была одна; я напомнил ей о нашей прежней встрече и просил уделить мне немного времени для беседы. Ее замешательство, румянец, стыдливо потупленный взор, в котором все же светилось некоторое удовлетворение, — все говорило о том, что память обо мне еще не совсем изгладилась из ее сердца. Визит мой был краток, ибо я боялся показаться назойливым, но вышел я от нее не менее очарованным, чем после первой нашей встречи в Во. Что скажешь на это, братец? Не сделать ли мне эту девушку предметом всех моих чаяний и желаний? А покамест я нахожусь в состоянии какой-то странной растерянности: кузина была столь добра, что поделилась со мной своими видами на меня, причем я чувствую, что склонен согласиться с нею. Но мадемуазель Фаншетта еще так юна, за долгое время, покамест мне придется ждать ее, у меня будет столько соблазнов, что я не теряю надежды склонить мою добродетельную кузину к моей точке зрения. Она так добра!.. Однако до чего сладостно было бы стать ее братом! Фаншетта прелестна... Помоги мне выйти из затруднения, любезный старшой; в данном случае надо считаться не столько со своими честолюбивыми замыслами, сколько с возможностью сохранить нравственную чистоту. Девушка, вроде Эдмэ, может без остатка заполонить сердце, которое не на шутку привяжется к ней.

Покамест я писал тебе, мне подали письмо Юрсюли. Вот копия с него.

Письмо от Юрсюли к ее брату Эдмону

«Если бы я могла поступать, как мне желательно, то я, любезный друг, уже написала бы тебе писем двадцать, но госпожа Канон нас очень стесняет; на каждый пустяк надобно просить разрешение, и только второй раз она мне позволяет поговорить с тобою. Намедни она мне не разрешила писать под тем предлогом, что мой обожаемый друг пишет за нас двоих. Однако я не жалуюсь на то, что она столь властно обращается с нами; та, которой легко бы выйти из-под ее власти и которой я почитаю своим долгом во всем подражать, сама подает мне и мадемуазель Фаншетте пример безоговорочного подчинения. Да, любезный братец, помышляя о ней, я