Запад знакомится с Востоком. Представления средневековых европейцев о восточных народах - Геннадий Геннадьевич Пиков

через многочисленные мировоззренческие и идеологические «фильтры» оседлых цивилизаций. Практически все исследователи подчеркивали несоответствие кочевников всем мыслимым критериям цивилизованности. Античные и средневековые дипломаты и купцы в своих рассказах и отчетах многое домысливали, тем более, что тогдашняя наука важнейшим считала определение степени близости и похожести чужого на свое, а кочевники, разумеется, были иными[308].

Пожалуй, впервые европейцы столкнулись с кочевниками как особыми народами во времена Великого переселения народов, которое охватило всю Евразию в I тыс. н. э. Поскольку восточные племена находились на стадии переселения, их общества были предельно милитаризованы и шли на любые средства ради захвата добычи и территорий. Неудивительно, что уже тогда сложилось достаточно стереотипное представление о кочевниках как разрушителях культуры. Поскольку основные удары по культурным районам наносили не сами эти пришельцы, а сдвинутые ими с места германские племена, то европейцев больше интересовали «варвары». По сочинения Аммиана Марцеллина и Павла Орозия можно судить о некотором равнодушии к племенам, пришедшим непонятно откуда: «новые необычные обстоятельства взбудоражили северные народы…множество неведомых варварских народов, прогнанных неожиданной силой со своих мест, кочует со своими семьями»; «никто не может сказать ничего определенного о том, откуда вышли гунны»[309]. Политоним «гунны» сменил «скифов». Уже одно это приковало внимание европейцев к «глубинам» Азии. Это не Дальний Восток, где живут «серы», т. е. народы, изготавливающие шелковые ткани, а районы, куда «ступит нога» белого человека именно во времена монгольских завоеваний, те места, которые в последние десятилетия все чаще именуются «Внутренней Азией» (Кашгария, Джунгария, Монголия, Тибет)[310]. Здесь проживали Гог и Магог, из этой «черной дыры», уверены будут авторы эпохи Возрождения и Просвещения, выходят все «бандиты». Это самый настоящий край света, не случайно П. Карпини писал о монголах как о людях, по европейским меркам существующих на грани выживания. И этот «край света» не в Африке или в Атлантическом океане, где помещали Аид!

Но там же, как прекрасно узнали в средние века, существовала и могущественная Циньская империя, где правил Циньши хуанди, и «Катай», правителем которого был Великий хан. Это пугало средневековую Европу, еще не очень четко понимающую, чего ждать от заисламской Азии – военного удара или культурной атаки.

Любопытно, что появление татар и в Европе было воспринято в традиционном духе как естественное и неизбежное наказание за «грехи мира», но под последними понимались уже те кризисные явления, которые связаны были не с абстрактными грехами, а с вполне конкретными негативными явлениями в общественной и хозяйственной жизни Европы XIII в.[311]

Монголы не казались пока европейцам опасными по разным причинам. Во-первых, в предложенной в свое время Аврелием Августином классификации народов в соответствии с их отношением к христианству (1 – знают и хотят знать, 2 – не знают, но хотят знать, 3 – знают и не хотят знать, 4 – не знают и не хотят знать) эти племена явно должны занимать либо второе, либо даже первое место, ведь среди них было немало христиан. Во-вторых, монголы оказались в стороне от традиционной библейской альтернативы «люди, вошедшие в Завет – люди, не вошедшие в Завет». Под второй категорией в это время понимались «измаильтяне» или «агаряне», т. е. арабы, мусульмане. В-третьих, они располагались все-таки далеко от границ христианского мира. И, наконец, в-четвертых, они явно враждовали с арабами, европейцы надеялись, что враг врага вполне может стать другом. Именно этот первый вариант и был испробован в первую очередь. Задуманный еще Иннокентием III пятый крестовый поход состоялся в 1217–1221 гг. И папский легат Пелагий, по сообщению арабского историка Ибн аль-Алефа, начал переговоры с Чингис-ханом, вторгшимся в Персию. Усиленное муссирование слухов о государстве пресвитера Иоанна наводит на мысль, что желание военного союза христиан и монголов не казалось необычным.

Неудачи крестовых походов в XIII в. помимо внутриевропейских причин, были обусловлены и внешними факторами, в частности, возросшим могуществом египетского султаната, который, по сути, занял в то время ведущее положение в арабском мире. Но египетские мамлюки нанесли жестокое поражение и монгольским отрядам. Этим в значительной степени объясняется взаимная заинтересованность предводителей крестоносцев и монгольских ханов в создании антиегипетской коалиции.

Первыми активность, естественно, проявили римские папы. В середине XIII в. на восток отправляется сразу несколько миссий. Именно папа Иннокентий IV в 1245 г. направил в Каракорум к великому хану Гуюку миссию францисканца Джованни Плано Карпини. В 1249 г. в путь на восток отправилось французское посольство Андре Лонжюмо[312] от короля Людовика IX Святого. Потерпевший в 7 крестовом походе поражение французский король активно поддержал усилия папы Иннокентия и отослал к преемнику Гуюка хану Мункэ в 1253 г. доминиканско-францисканскую миссию фламандца Гийома Рубрука уже с прямым предложением антимусульманского союза, но хитрый монгольский правитель потребовал невозможного, а именно подчинения Франции монголам и попытка христианской экспансии на Восток не удалась, хотя надежда на это не погибла окончательно.

Рубрук прибыл в Карокорум в мае 1254 г. и здесь Великий хан решил устроить диспут, в котором приняли участие представители четырех религий. Рубрук провел это с целью, как он сам понимал, абсолютно несбыточной, убедить Гуюка принять католицизм. Гийом Рубрук говорил от лица латинян, там присутствовали несториане, буддисты и мусульмане. Рубрук объединился с несторианами. Против буддистов он надеялся привлечь в союзники мусульман, а вот против последних у христиан не было союзников. Начали диспут с обсуждения различных представлений о Боге, в чем католики, несториане и мусульмане объединились против буддистов, отстаивая монотеизм. Спор продемонстрировал диалектическое превосходство католиков, у которых был большой опыт борьбы с различными ересями. Диспут создал видимость легкой победы, но он же показал необходимость изучения языков. Выявились как враги христианства, так и его друзья. Самый важный вывод был сделан относительно мусульман и заключался в признании их близости к христианству и их потенциальном интеллектуальном союзничестве.

Причины столь массированного дипломатического «наступления» Запада разнообразны. Кроме прощупывания возможности военного союза, являвшегося в их сознании скорее перспективой, чем реальностью, европейцы хотели разузнать ближайшие планы «завоевателей мира», их реальные и потенциальные силы. Завоевание обширных районов Азии и поход в Юго-Восточную Европу (1222–1224) произвели столь сильное впечатление, что о монголах стали говорить как о величайшем бедствии человечества. По всем городам Европы служили молебны об отвращении страшной опасности. Можно предположить, что монахи должны были выяснить также возможность проповеди христианства среди монголов. Идея миссионерской деятельности уже достаточно широко была распространена в Европе, ее высказывали по разным причинам и с разной целью толедский архиепископ Евлогий (IX в.), аббат Клюнийского монастыря Петр Достопочтенный (1095–1156), Фома Аквинский и Франциск Ассизский в XIII в. Все основывались на словах Христа «идите по всему миру и проповедуйте