Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

Некоторые правки. Волкову вдруг стало так неприятно, он возвращает брошюру печатнику, теперь барон чувствовал себя так, как будто он столкнулся с какой-то недостойной хитростью, и это ощущение, на удивление, плавно вплелось в те его переживания, что мучали его несколько дней назад.

И к разочарованию Максимилианом и Бригитт, которое теперь граничило с брезгливостью, прибавилось только что и разочарование герцогом…

То, что его сеньор, требовал к себе в «обучение» сыновей барона, и то, что присылал своих инженеров рисовать его недостроенный замок… Всё это вызывало у Волкова злость, и упрямое нежелание подчиняться. Но никак не унижало курфюрста. То были отношения естественные. То были правила их жизни. Но вот этот поступок курфюрста переходил черту допустимого, и походил больше на какое-то мелкое… жульничество. Недостойное сеньора, недостойное рыцаря.

Генерал больше не желает разговаривать с этим ловкачом, он берёт у сына памфлет и вместе со своим возвращает его печатнику: мол, забирай-ка свою дрянь. А тот что-то продолжает лепетать, и когда барон уже поворачивается, чтобы идти к своей карете, господин Клейнерт и говорит:

— Господин барон, у меня ещё остались первые оттиски. — Тут генерал останавливается и поворачивается к печатнику. И тот продолжает, постукивая по ящику. — Вот тут первые оттиски с вашим имением и вашим гербом. А этих, — он потряс брошюрами, — я отпечатал всего четыреста штук. А всего велено распространить три тысячи.

Тогда генерал подходит к нему опять:

— И что же, сколько вам нужно денег, чтобы вы напечатали правду?

— Понимаете, господин барон, герцог будет в ярости, если узнает, что я распространил первую версию, а с нашим герцогом лучше не шутить, вы ведь и сами это знаете. — Пытается объяснить ситуацию печатник. И тогда генерал лезет в кошелёк и достаёт оттуда пять золотых:

— Этого достаточно?

Господин Клейнерт забирает у него золото:

— Конечно нет, герцог отправит меня в подвал за это… Но я считаю… Ну, если разбираться, по совести, то в памфлете должно быть, всё-таки, ваше имя.

И тогда генерал протягивает ему руку, а тот, пожимая её и говорит:

— Если дойдёт до герцога, то скажу, что второй оттиск лопнул в прессе, вот и пришлось печатать про вас.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

— Как поживает твоя жена? — интересуется владетель Эшбахта.

— На вид — счастлива, — отвечает ему племянник. — Нянчит детей, занимается обстановкой в новом доме. Я дозволил ей самой выбрать мебель, оббивку для спальни… — Тут Бруно смеётся: — Кажется зря…

— Ах, вам что женщина не сделает — то всё зря… — тут же в их разговор вступает баронесса. Вроде, как и со смешком, но в то же время в её голосе слышится упрёк. Она, по своей манере, вечно норовит усесться в гостиной, якобы с рукоделием, но на самом деле, чтобы слушать разговоры мужчин.

Волков бросает взгляд на супругу почти сардонический: уж как нам только жить без ваших замечаний, госпожа моя, а Бруно кивает и улыбается ей вежливо, всё-таки тётушка. А Волков и продолжает:

— А как дети? Не болеют?

— Слава Богу, — говорит племянник. И тут вспоминает: — Ах, да… Две недели как, были у меня Брухты, подписал с ними договор на обручение, обещал отдать старшую мою, Терезу, замуж за их Антона. Если передумаю, придётся выплатить пять тысяч талеров.

— Ах! Вы обручили Терезу Клотильду? — восклицает Элеонора Августа снова забывая про свою вышивку. — И сколько же девочке, пять уже?

— Да, почти, — отвечает ей племянник. — Договорились, что дети обвенчаются, как Терезе будет не менее шестнадцати.

— И кто же эти Брухты? — спрашивает генерал. Вообще-то ему не нравится, что племянник сам, даже не посоветовавшись с ним, принимает подобные решения, ведь как не крути, а старшая дочь Бруно носит фамилию Фолькоф. И барону не хотелось бы, чтобы его в подобных вопросах ставили его в известность постфактум.

И Бруно Фолькоф сразу уловил недовольство дяди. И посему принялся объяснять:

— Брухты — это соль. У них склады в Рюммиконе, удобный для вязки плотов берег ниже Рюммикона, а ещё в их собственности весь южный склон Алерхальдской долины, там и лес, и хорошие пастбища, сыроварня и лесопилка на реке. В Алерхальде Брухты большая сила. Они уже не первый раз просили меня об обручении, да я всё тянул, но Клаус, (так обычно Бруно называл своего тестя Николаса Адольфа Райхерда) просил не пренебрегать ими. Говорил, что они нам нужны. Вот я и согласился.

— Не забывай, что ты и твои дети носят фамилию Фолькоф, — напомнил племяннику барон, выслушав всё это.

— Я никогда не забываю о том, дядя, — отвечал генералу племянник со всей серьёзностью.

И тогда генерал поворачивается к супруге, и та, зная его не первый год, сразу понимает его:

— Что? Опять изгнать меня желаете, господин мой?

— Госпожа моя, нам с племянником надо поговорить о делах, — отвечает ей Волков.

— Так говорите, — о, как же женщине не хочется уходить. — Я же вам не помеха.

— Вам будет скучно, — настаивает супруг, и лишь после этого, собрав вышивку, баронесса с недовольным лицом покидает гостиную.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 46

⠀⠀

— Во сколько тебе обошёлся новый дом? — Интересуется барон, проводив взглядом супругу.

— С окнами, паркетами, обивкой и мебелью… — Бруно прикидывает. — В тринадцать с половиной тысяч.

— О… — Волков уважительно качает головой, а сам думает, что дом Бригитт Ланге получше будет. — И что же, ты выводил деньги из оборота?

— Ни в коем случае, дядя, я занял пять восемьсот.

— У кого же?

— У тестя, — отвечает Бруно. — Он дал мне их без расписок, может забудет про них вовсе. Во счастье дочери и внуков.

Генерал в этом сильно сомневается, но ничего на сей счёт не говорит, и переходит к делу:

— Мне нужны деньги, Бруно, много денег.

Племянник, не говоря ни слова, расстёгивает колет и достаёт из-под него сложенные в четверо три листа жёлтой, плотной бумаги. Разворачивает и протягивает их дяде:

— Это отчёт по нашим делам за первую половину года.

Волков берёт бумаги, но даже не заглядывает в них, просто кладёт их на стол и прижимает бумаги ладонью.

— Ты знаешь, в Эвельрате есть одно купеческое подворье, то представительство Туллингена.

— Туллингена? — Кажется Бруно не осведомлён об этом подворье. — И чем же они там торгуют?

— Оловом… Главный их товар — олово.

— Ах, это… — тут племянник и вспоминает: — Это да, об этом я знаю. Туллинген, конечно… Они на реке единственные у