Колокольчики Достоевского. Записки сумасшедшего литературоведа - Сергей Анатольевич Носов

Какие же вы все бестолковые!.. Дальше носа своего ничего не видите. В отличие от Свидригайлова, который знал, чему поражается.

А поражается он… нет, не тому, что они близнецы-братья, того, может, и нет… хватит нам близнецов… Поражается он тому, как симметрично они биты (и конечно, заслуженно!). Свидригайлов в этом толк знает. Помните, Раскольников спрашивал – по поводу шулерства: “Что же, вас бивали?” – на что Свидригайлов так отвечал: “Случалось. А что?” А то, что разговор этот был только что, всего часа три назад, и вот глазам Свидригайлова предъявляется не то воспоминание о былом, не то просто картинка на тему – два свороченных носа!

Разнонаправленность носов знающему в этом толк Свидригайлову говорит о некоторых обстоятельствах побоев. Досталось жуликам с двух сторон.

Одному урок преподносился по традиционной схеме, а другому свернул нос левша.

Обнаружив такое, поневоле начнешь обращать внимание на носы остальных присутствующих. А тут как раз красный нос того пьяного немца из развлекателей. Как по заказу!

И всё это естественно и психологически точно мотивируется, без нажима, без каких-либо объяснений, без лишних звеньев соединений. Без психоанализа, Вы удивитесь!

Знаю, о чем думаете. Вы, конечно, перебираете сейчас, кто в романе левша. Ну что ж, для романа, в котором всё со всем связано, направление мысли верное.

Но мы, кажется, уже говорили об этом. Нет? Порфирий Петрович.

Ба! Порфирий Петрович!.. Он, конечно, имеет отношение к правопорядку… Но Порфирий Петрович… он не способен на это!..

А я и не сказал, что способен.

Я только спросил: что вы знаете о нём, о Порфирии этом Петровиче?!.

Да ничего!

Короче,

СТРАННЫЕ ГРУППЫ

[46]

В знаменитом фильме Кулиджанова Соня узнает от Раскольникова, что ее отец рассказал ему про то, как она пошла “на панель”. Разговор происходит в Сониной комнате, Раскольников здесь впервые, всё так, только у Достоевского нет про “панель”, есть: “И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла”.

Вероятно решили, что кинозрителя время только собьет, неясно будет ему, про что Мармеладов Раскольникову говорил, пусть уж сразу: “Про то, как на панель пошли…” Между тем для Раскольникова время имеет значение. В размерности суток оба “преступали”, возможно, одновременно – немногим ранее восьми. Он ведь тоже, прикинуть, в девятом часу возвратился (хотя и в другой день). И в девятом часу, еще трупы остыть не успели, Миколка уже оброненную убийцей коробочку “с золотыми сережками и с камушками” оперативно в трактир принес (о чем осведомлен Раскольников). Да и о памяти Раскольникова выкинутые слова свидетельствуют: слушал, оказывается, внимательно Мармеладова…

Ну да ладно, выкинули и выкинули. Из той же сцены чтение о воскресении Лазаря выкинули и не стали вообще связываться с темой духовного воскресения Раскольникова – довольно с него прийти и сознаться.

Я просто о том, что нет звучных слов в романе, относящихся к сфере деятельности Сони. Не только “на панели”, даже слово “проституция” и однокоренные с ним слова в романе отсутствуют. За все это отвечает казенное выражение “желтый билет”, трижды употребленное Мармеладовым и дважды прозвучавшее на его поминках. Еще один раз произносится слово “блудница”, и отнюдь не в принижающем личность значении – скорее наоборот, возвышающем до символа весь эпизод: “Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги”. И тут внимание: подтекст! “Эта нищенская комната” не просто жилье Сони, а место, где дано ей в дежурном порядке себя ощущать “бесчестной… великой грешницей” (по ее же самоопределению), той самой блудницей.

О комнате, ее символическом значении, уже много написано. Не будем о ней.

Только сфокусируем взгляд на одном участке пространства.

Так вот в той особенной комнате есть особенное место. Это кровать. Почему кровать здесь место особенное, объяснять, думаю, не надо. Всё потому же. Но и кроме того. И вот тут изумляешься: неужели Достоевский подгадал так нарочно? Как это ни удивительно (для тех, кто не помнит), признание Раскольникова в убийстве (а точнее, угадывание Соней убийцы в Раскольникове) происходит на этой кровати, – герои просто сидят на ней – Соня подле Раскольникова. Ну что ж, сидят и сидят, надо же на чем-то сидеть, скажете Вы. Да, но событие наиважнейшее. А вот другое событие. На этой же кровати умирает Катерина Ивановна, мачеха Сони. Ее доставляют с улицы, умирающую, она и умирает в чужой постели, можно сказать, на рабочем месте своей падчерицы, которую сама и послала на эту работу.

Это что касается скрытого символизма.

А если Вы скажете, что никакого символизма нет, а так само получилось, тогда я Вас попрошу приглядеться к происходящему.

Вот Раскольников впервые пришел к Соне, напугав ее “неожиданным посещением”. Мизансцена: он сидит на стуле, Соня со свечой стоит перед ним, точно “перед судьей и решителем своей участи”, и видит, как он бесцеремонно осматривает ее комнату. Этому осмотру отвечает большой абзац – с подробным описанием комнаты, ее неправильных форм и находящейся в ней мебели, которой, впрочем, “почти совсем не было”. Почти, да не совсем почти. Кое-что было. И начинается перечень мебели ни с чего-нибудь, а с кровати: “В углу, направо, находилась кровать…” (стало быть, на нее первым делом бросает взгляд Раскольников), упомянуты стул, потом снова кровать – служебно, для ориентации: “По той же стене, где была кровать…” и т. д. – там нам представится стол. Еще два стула. Комод. Пора завершать описание. Обобщающий вывод, и заметьте, снова кровать, – ведь нас еще Штирлиц учил: запоминается последняя фраза. “Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок”.

Бедность отражается на всей мебели, но представительствует за бедность именно кровать. Она центр безотчетного внимания читателя, а стало быть, и Раскольникова. Или наоборот – как Вам угодно.

Короче, образ кровати отложился у Вас в подсознании. Так ведь это ж нейролигвистическое программирование какое-то, нет?

Второй приход к Соне. Сцена признания. Следим только за сменой мизансцен – за перемещениями по комнате.

Он входит, она сидит, встает, сходится “с ним среди комнаты”. Стоит “перед ним в двух шагах”.

“Подошел к столу и сел на стул, с которого она только что встала”.

“Соня в мучительной нерешимости присела на стул”.

“Встал со стула, посмотрел на Соню и,