Развод. Мусор вынес себя сам - Каролина Шевцова

- Тебе звонят… На экране имя, которое я не ждала увидеть.

Она не звонит.

Никогда. Мысли мгновенно становятся острыми и холодными. - Выключи, пожалуйста, музыку – прошу Даву и беру трубку. - Регина? Тишина в ответ, а потом … - Мам… Мамочка, мне так плохо. И вот… Все, что было между нами - все обиды, все претензии, та стена из невысказанного - рассыпается в прах. Одна слезинка твоего ребенка оказывается сильнее всех ужасных слов, которые мы пытались задеть друг друга. Один всхлип стирает все. Остается только пустота, которую надо немедленно заполнить действием. - Где ты? - вопрос звучит резко. Я уже не здесь, я уже там, где она. - Куда ехать? Ответ доносится сквозь рыдания. Я кладу трубку, поворачиваюсь. Давид уже держит мою сумку и ключи от машины. Ни единого лишнего слова. и Господи, как я благодарна ему за это.

Через пять минут мы мчимся по городу. Огни уличных гирлянд расплываются в темноте за окном. В голове прокручиваются самые невероятные и самые ужасные варианты. Автомобильная авария. Несчастный случай. Что-то еще хуже. Она не могла оказаться в больнице просто так. Просто так Регина бы мне не позвонила. Значит, случилось нечто, выходящее за рамки всех наших ссор и конфликтов. Нечто настоящее.

На четвертом этаже, у входа в отделение, нас встречает врач. Долговязый худой мужчина без каких-либо эмоций на лице. Судя по глазам, он не спал целую вечность. Его лицо на секунду оживает, когда он узнает, к кому я пришла, но потом снова становится серым и безучастным. Он говорит четко, без сантиментов: сложный перелом, но благодаря молодому возрасту пациентки, все срастется. Ушиб ноги не вызывает никаких опасений. А лицо, так его и намулевать можно.

Он так и говорит – намулевать.

- Девчонки в моей школе дрались жестче. Это так… потолкались. Дверь в палату поддается бесшумно. Комната погружена в полумрак, и в этой темноте выделяется единственная койка, на которой, скрючившись, лежит Регина. Загипсованная рука, забинтованная нога, темное пятно синяка под глазом и ссадина на губе.

Да, девчонки может и дрались у кого-то в школе, но моя дочь впервые столкнулась с физическим проявлением насилия.

Она поворачивает голову. Глаза распахиваются.

- Мам…

- Тише, моя хорошая, - слышу я собственный голос. Такой ровный и тихий, будто кто-то внутри взял и выключил все эмоции. - Все в порядке. Ты в безопасности, в больнице, здесь тебе помогут. Ничего плохого не случилось.

- Не случилось? – Регина с ужасом смотрит на меня. - Мам, эта… она напала на меня! На парковке! Избила, понимаешь? - Понимаю, - говорю я. Это слово кажется пластиковым, ненастоящим. Ужасный поступок, да! Но я хочу сказать, что ему предшествовал другой, не менее отвратительный. Что нельзя безнаказанно врываться в чужие жизни. Нельзя вести себя так, как вела моя дочь и думать, что тебе за это ничего не будет. Но вместо нотаций, говорю: - Все наладится. - Ничего не наладится! - она почти рыдает. - Саша меня бросил! Это так нечестно! Она плачет о предательстве мужчины, о несправедливости. Ее мир рухнул, но он был таким хрупким, таким ненастоящим. И теперь она не видит, что все разрушилось не само по себе, а из-за фундамента, который она сама и заложила.

- А ты рассчитывала на другую реакцию? После того, как вошла в чужую семью?

- Да никакой там семьи нет! - вспыхивает Регина, в ее глазах загорается знакомый огонь. Господи, как же она похожа на своего отца, даже страшно. - Он женился по залету! Она его на ребенке держит! - А он позволяет себя держать, - парирую, чувствуя, нарастающую усталость. - Если мужчина остается с женщиной без любви, ради денег и комфорта, то как это назвать? В мое время было отличное слово – проституция. Ты такого мужчину себе хочешь? Продажного, слабого? - А где, скажи, взять сильных? – Она вскидывает на меня заплывшие глаза и щурится от света лампы. – Может адрес дашь, где таких раздают? Тебе вот везет, развелась и… опять. Да не хмурься, уже все знают про дядю Давида. Видимо, кому-то просто дано, а на мне природа отдохнула. И буду я теперь одна. Она произносит это с такой обидой, словно у нее игрушку отобрали. Я вижу не боль от потери человека, а уязвленное самолюбие. Полезный опыт. Жаль, что он пришел так поздно и такой ценой. - Я ее засужу, мам! Эту клушу! - заявляет Регина, после небольшой паузы. - Нет, - отвечаю я просто и четко. - Не будешь. Камеры на парковке наверняка случайным образом окажутся неисправны. Охрана ничего не видела. Свидетелей нет. Ты ничего не докажешь, только опозоришься.

- Я жертва! Жертву не могут опозорить!

- Ты жертва в моменте, но ведь если начнут копаться в этой истории, там всплывут другие, более пикантные детали? Станет известно и про твой роман, и про то, как рискуя интересами издательства, ты отдала перспективные книги Тепляковым. Как это отразится на твоей карьере? Ты теперь не просто женщина, ты еще и руководитель компании.

- Тогда я уничтожу отца, - упрямо выдвигает подбородок Регина. – Это все он, это все из-за него! Отворачиваюсь к окну, чтобы не смотреть на дочь. Мне самой противно от мысли, что этой истории дал ход именно Боря. Как то оно мелочно и не по-мужски. С другой стороны, а был ли когда-то мужчиной мой бывший муж? Сейчас я в этом не уверенна.

- Делай как знаешь, останавливать не буду. Но я бы и тут мараться не стала.

- Я никогда с ним больше не заговорю! Никогда не прощу! - обиженно шепчет Регина. В этот момент мне ее почти жаль. В один день потерять и любимого мужчину и отца.

- Твое право, - говорю еле слышно.

Мы молчим. В тишине слышны шаги в коридоре, чей-то разговор по телефону, скрип кровати за стеной.

Не знаю, о чем сейчас думает Регина, я