Развод. Мусор вынес себя сам - Каролина Шевцова

Давид, ну никто же не придет, люди салаты доедабт, и огонек на повторе досматривают, а тут презентация какой-то… - не какой-то, а самой лучшей писательницы в категории женский роман, - он мягко заканчивает за меня, подходит сзади и обнимает. - Мне звонили из Глобуса , все билеты уже проданы. Все до единого, милая. Люди ждут твою Нику сильнее, чем повтор Иронии судьбы по телевизору. Я отворачиваюсь к окну, сглатываю. - Жаль, что ее, а не Анису, - вырывается у меня тихий, почти детский вздох. Дава мягко поворачивает меня к себе. Его ладони лежат на моих плечах, чуть дрожа. - Ее бы они полюбили даже сильнее Ники. Но ведь ты сама не хочешь знакомить их с Анисой? - говорит он тихо, глядя мне прямо в глаза. – Ты сама даешь им шанса узнать ту роскошную женщину, которую я вижу каждый день. - Давид берет у меня из рук непослушную сережку. Его пальцы теплые и уверенные. Он ловко застегивает застежку, и целует меня в шею, приобняв за талию и притянув к себе. После его поцелуя снова становится легче дышать. Я делаю глубокий вдох и иду в спальню, возвращаясь с огромным чехлом для платья.

- Ладно, раз мы определились ,что я роскошная, что ты думаешь насчет этого, - говорю, чувствуя, как на лице расползается глупая улыбка. Расстегиваю молнию, и достаю из чехла край подола. – Рая прислала вчера ночью. Сказала, что это - оно. Даже от краешка ткани показавшегося в прорези чехла, можно ослепнуть. Золотое платье, усыпанное паетками, переливается в свете лампы. Сокровища в тайных покоях наших царей и то блестели не так ярко.

- Вот это да, - Давид протягивает руку и осторожно проводит пальцами по поясу. – А удобно будет? На вид довольно тяжелое.

- Не тяжелее славы и денег, которые на меня обрушились благодаря моему начальнику.

- Что, он настолько щедр? Дашь его номер, может он и со мной поделится гонорарами?

- Хочешь охмурить беднягу? Поздно, он уже мой.

- Сдаюсь, - Давид в шутку поднимает вверх руки. – До чтения твоих книг, я не знал что у этого самого может быть столько синонимов, так что я ни за что не переплюну тебя в постели, милая. Забирай своего начальника себе.

- С радостью заберу! – хватаю Даву за ворот рубахи, и пока тот не успел увернуться, целую прямо в губы.

Ну вот. Игривая атмосфера между нами меняется на тяжелую, давящую. Давид больше не смотрит на платье, только на меня. Его взгляд скользит по моему лицу, и я чувствую, как краснею.

– Надевай золотое. В нем ты будешь непобедима, - шепчет он мне на ухо.

Именно так, в объятиях друг друга нас и застает Рая. Я оставила ей ключи, чтобы та могла перетащить весь реквизит в нашу с Давидом квартиру, и даже забыла об этом. А потому вздрогнула, стоило ей показаться в комнате.

- Слава богу, ты уже здесь, - выдыхаю я. - Я начала волноваться, что ты не успеешь.

- Волноваться ты начала правильно, - сестра переводит на меня испуганный взгляд, и дышит тяжело и мелко, будто бежала стометровку. - Анис, тебе лучше присесть.

Я еще не понимаю, что случилось. Что-то с гримом? С париком? Господи, ну надену другой, тоже мне проблема. Медленно опускаюсь на край дивана, не сводя с Раи глаз. Она никогда не была паникером, даже в детстве оставалась невозмутимой и сейчас это не просто дурное предчувствие - это что-то конкретное, настоящее, что вот-вот обрушится на меня всей своей глыбой. Рая молча протягивает мне телефон. Экран светится холодным синим светом. Я беру его и начинаю читать. Сначала - заголовок. Крупный, жирный, унизительный. Потом - текст. Каждое слово хлесткое как пощечина.

Ника Зельбер или Аниса Самойлова, домохозяйка и бывшая жена известного издателя Бориса Самойлова.

Дальше - поток грязи, насмешек, разоблачений. И фотографии. Вот я в любимом халате, с мокрыми волосами и без макияжа. Вот на пляже, с облезшим носом, потому что опять забыла в номере крем. А вот с бокалом в руке - его, конечно, размыли, но и так понятно. Ника Зельбер еще и выпивоха. Здесь собраны самые неудачные, и при этом очень личные кадры. Такие не скачаешь в интернете, потому что они, как правило, хранятся в семейном альбоме, на самой дальней полке шкафа.

Я протягиваю Рае телефон обратно. Руки дрожат, но внутри я камень. Губы сжимаются сами собой - не от слёз, нет. От холодной, концентрированной злости. Эти фото нельзя было просто украсть. Их мог передать только тот, кто сам их когда-то делал. Тот, кому я доверяла. - Зачем? - шепчу я, глядя в пустой угол комнаты. Вопрос не адресованный никому конкретно. - Это агония, Аниса, - говорит Давид. Голос его обманчиво спокоен, но я вижу, как сжались кулаки и побелели на пальцах костяшки. - Дела у Бориса совсем плохи. Не хотел говорить, но слышал, что он собирается продавать ваш дом. - Не мой, а его! - взрываюсь я, и голос звучит громче, чем я ожидала. – Мой, если уж на то пошло, здесь, ты ведь сам так сказал. А со своим домом путь Самойлов делает что хочет. Меня он зачем трогает? - Анисочка, милая, - Рая осторожно обнимает меня за плечи. - Ну не переживай ты так. Я сейчас знаешь что? Я такой макияж тебе сделаю, все ахнут. Они такой тебя никогда не видели. Ее слова на секунду отрезвляют. Возвращаюсь обратно, выныриваю из этого состояния злости к своей сестре и любимому мужчине. Они оба всматриваются в мое лицо, Рая с жалостью, Давид с тревогой.

Ну да, тут ведь Анису обидели. Наверное они ждут, что я расплачусь, уйду в себя, а я… нет. - Не видели и не увидят, - говорю тихо, но твердо.

Рая замирает. Она смотрит на меня с недоумением.

- В смысле? Ты что, позволишь этому… ему все испортить? Не придешь? - Приду, - выпрямляюсь. Голос совсем не дрожит. Он, как и я, теперь