При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

шкура, лягушачья лапа, какие-то слипшиеся, свалявшиеся волосы, крупные жёлтые обрезанные ногти (мне почему-то вспомнилась сразу засохшая рука Гибадуллы!), выкрашенные суриком улитки… В лице Арзу не было ни кровинки.

– Моё платье, – сказала она шёпотом, и зубы у неё стучали. – Оно пропало у меня с верёвки в ту самую ночь… Ты помнишь, я вернулась из района… Вечером постирала, повесила сушиться на верёвку, а утром – нет. Где только не искала, подумала, что ветер сорвал и унёс, тогда ведь очень сильный был ветер… Или собака какая сорвала и уволокла… Или сороки утащили, они ведь уже вернулись из лесу, полно их в ауле… А оно вон где!..

– Это самая настоящая подлость! – сказал я. – Кто это мог сделать?

– Письма не написал, подписи не оставил…

– Может быть, ты с кем-нибудь поссорилась, Арзу? Змеиная шкура, волосы… Это ведь колдовство! Порча! Хотят нагнать на тебя порчу!

Арзу помолчала, словно бы желая сказать: «Не говори чепухи!» – а потом согласно кивнула:

– Так, видно, и есть, порча. Испортили совершенно новое платье.

Я оглядываюсь на дом: ведь мама ждёт. Но как я могу оставить сейчас Арзу одну?

– А может, кто-то хотел тебя приворожить? – высказываю я свою догадку.

– Разве привораживают девушек, бросая в колодец ракушки от улиток? – Она расстроена и потому сердится, так что я молчу, не возражаю. – Искандер, – строго и решительно вдруг заявляет она, – надо заколотить крышку на колодце, и сейчас же, а то ещё кто-нибудь наберёт воды.

– Разве нельзя?

– Ты же видишь эту гадость! А вдруг там ещё что-то брошено? Какая-нибудь зараза?

– Отсюда воду берут для скотины и для хозяйства, – несмело возражаю я.

– Всё равно нельзя! Мало ли что случится, время-то военное. Разве ты не слышишь, как говорят про отравленные колодцы и даже реки? А вдруг среди животных начнётся мор?

Я удивился серьёзным рассуждениям Арзу. Видно, недаром её сделали учительницей.

– А платье куда?

– Отнеси куда-нибудь и закопай. И никому пока об этом не говори ни слова, а то опять пойдут по аулу суды-пересуды. Ты пойми меня, Искандер, мне надо жить очень честно, очень!.. Но придёт время, я и это дело распутаю. Мне многое надо ещё распутать. И этого человека я найду.

Она сказала так уверенно и так спокойно, что у меня не было никаких сомнений: она это сделает.

Как и просила Арзу, я зарыл платье на задворках в густой крапиве, выкопав довольно глубокую ямку. Копаю, а в голове мысли: «Нет, такие дела нельзя спускать. Этим ведь не кончится! Стоит только дать палец, они отхватят и руку. Тогда победить будет труднее. А ведь всему виной – эта война. Если бы не было войны, такой подлости бы не случилось!..»

Уже затемно натаскал я матери воды из другого колодца.

– Надо было бы ещё немного собак погонять, – сказала мама.

– Ведро упустил, провозились с ним, пока достали…

– Как не уронить, если будешь галок считать, всё уронишь, не только ведро. Ведро Маулихи достали?

– Достали.

– Вот тоже дура шалая, индюшка!..

Мне хотелось расспросить маму о порче, о колдовстве, о том, почему Маулиха – «дура шалая», да не посмел. Наша мама не любит таких разговоров, отрежет: «Вырастешь – всё узнаешь. А если не терпится, сам думай, сам наблюдай, а чужим умом не проживёшь».

Когда совсем стемнело, я выбрал в ящике гвозди подлиннее, взял молоток, пошёл к колодцу и крепко приколотил крышку. Кончив работу, я сел на сруб и стал ждать Рафгата. Я был уверен, что он придёт сегодня.

Окна в доме Арзу бледно светятся. Видно, лампа унесена в боковушку…

О чём, интересно, она думает?

Если бы в колодец бросили мою рубашку, а я бы достал её, то о чём бы я думал?

Мне нужен был Рафгат, только он, мой верный друг!..

4

Долго же мне пришлось его ждать!

С тех пор как мы стали помнить себя, Рафгат – мой друг. С ним хорошо играть или просто лежать, глядеть в синее небо. В играх не сподличает, а если проигрывает, то легко, с шутками. И главное – Рафгат кое-что повидал в жизни. У него есть старший брат, он работает в Бугульме в автоинспекции. В ауле машин было наперечёт, поэтому мы плохо представляли, что такое эта загадочная автоинспекция. Когда же брат Рафгата – здоровый, как дуб, черноусый улыбчивый человек – стал приезжать раз в году на своём грохочущем мотоцикле с люлькой в наш Имянлебаш и раздавал собравшимся на околице мальчишкам прозрачные и длинные, как карандаш, конфеты, то этот дядя казался нам сказочным принцем, богатым и щедрым. Этот старший брат Рафгата со своим мотоциклом затмил славу знаменитого в то время нашего зимогора, который тоже каждое лето приезжал в аул с новой красавицей женой и тоже одаривал нас конфетами. Но у брата Рафгата был мотоцикл! И работал он в самой Бугульме! А нам ведь тогда было всё равно – что Казань, что Москва, что Бугульма. Рафгат и сам ездил в гости к старшему брату. Поедет, бывало, поживёт у них недельку-другую. А после окончания пятого класса он, уже как взрослый, прожил у них очень долго, а когда возвратился из Бугульмы, то бойко говорил по-русски, а на пальцах левой руки было большими синими буквами наколото: «Рафа» и ещё якорь. Этими наколками он всех нас, мальчишек, покорил окончательно. И даже самого однорукого Гибадуллу, к тому времени уже вернувшегося в аул.

Оказывается, бугульминские ребята называли его Рафой! А если так, то и прозвище готово – Рафа´-жафа´! А жафа´ – это горе, несчастье. Вот это прозвище и прилипло к Рафгату. Но как только мальчишки не дразнились, Рафгата как будто и не касалось, он не обижался. Однако синие наколки нам житья не давали. А сделать их оказалось не так и сложно, надо только сжечь старую галошу, собрать сажу, из сажи приготовить тушь, потом связать вместе три иголки и рисуй при свете коптилки в бане у себя на руках буквы да якоря. Даже однорукий Гибадулла пришёл в восторг от нашей выдумки. С тех пор мы всё реже и реже играли с ним возле их бани. Когда-то здесь было место наших самых заветных игр и в «войну», и в лапту, здесь мы играли и в деньги, здесь впервые курили, надёргав моху из пазов бани. И одинокий вяз вместе с нами рос-подрастал. Но за то первое курение, помнится, мы отведали и гибкой лозы!.. Здесь за