При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

баней мы всегда и сходились, здесь я поджидал Рафгата или он меня. Но вот с некоторых пор Рафгат пропадал у Чулака в пожарке, водил «пожарных» лошадей на водопой, мыл их, а однажды вывел саврасую кобылу на бега в Сабантуе, да только на полпути свалился и чуть было не сломал себе шею…

В шестом-седьмом классе мы увлеклись кинжалами, ружьями, порохом, – синие якоря на руках, ночные набеги на чужие огороды были забыты.

Рафгат где-то раздобыл десяток малокалиберных патронов. Хотя он и сказал, что брат, мол, привёз да оставил, но верить ему иной раз и трудно. Ладно уж, не стал я на этот раз добиваться правды, ведь стать хозяином десятка патронов – об этом аульский мальчишка не мог и мечтать!

Я говорю: «Давай попросим у учителя винтовку и постреляем в ворон». А Рафгат – нет: «Ворон можно и из рогатки стрелять, давай лучше сделаем наган!» И мы сделали наган! Сделали из доски: сначала нарисовали на доске, а потом выпилили, выстрогали, прожгли калёной проволокой ствол, а ударник на тугой резине сделали из гвоздя. И покрасили наган в чёрный цвет. Втиснули патрон в деревянный магазин и с тайной гордостью пошли за огороды к речке. А тут как раз ворона сидит на изгороди. Рафгат поднял наган, прицелился и нажал на спуск. Щёлкнуло, но не выстрелило. «Счастье твоё, ворона, что осечка!» – сказал Рафгат. Теперь за наган храбро взялся я. Натянул резину, прицелился. Боясь оглушительного грохота, мы оба крепко зажмурились. Я давлю на спуск. Щелчок, взрыв, треск… Когда я открыл глаза, в руках моих была только деревянная рукоятка от нагана.

Увлечение огнестрельным оружием этим не ограничилось. Мы нашли хорошую медную трубку, один расплющенный конец прикрепили к деревянной рукоятке, и получился увесистый и надёжный, как нам казалось, самопал. Дело было за порохом. Оказалось, что Гибадулла за десяток яиц может дать напёрсток пороха! Итак, набиваем в трубку порох, заколачиваем сверху бумажным пыжом, насыпаем мелкой дроби, опять бумажный пыж. Рисуем на дверях бани углём круг, и пошло – трах, бах, тарарах!

А однажды… Оказалось, что Рафгат насыпал слишком много пороху… Раздался оглушительный взрыв, Рафгат пропал среди чёрного дыма и огня. Когда грохот в моих ушах стих, я услышал отчаянный крик моего друга: «Пропал я, пропал!» – кричал он. Гляжу: Рафгат сидит на корточках, закрыл лицо руками, а из-под пальцев сочится алая кровь.

– Глаза, да? Глаза? – Я чуть не плачу от страха и жалости и дёргаю его за рукав. – Глаза, да?

А он только трясёт головой.

Потом оба немного пришли в себя, и я повёл его, как слепого, в медпункт в Верхнем конце. Фельдшер оказался на месте. Пока он осматривал Рафгата, я стоял за дверью и ждал. Наконец появился мой страдалец. Вся голова забинтована, и среди белоснежной марли поблёскивал только один глаз.

Но и второй глаз был тоже цел, только кусок медной трубки ударил в бровь. «Глаза хранят добрые ангелы!» – говорят у нас старушки.

Брови и ресницы оказались опалены начисто, а нос, лоб и щёки были фиолетово-пёстрыми от пороха…

Рафгат и раньше-то не был красавцем, а если откровенно сказать, был он сильно рябой. Широкий нос, узкие глаза, толстые губы. А когда он снял с лица марлю, то прибавилось ещё и это – фиолетово-пёстрое. Забыв о «Рафе-жафе», приклеили Рафгату новое прозвище «Дындып». Мы тогда все зачитывались книжкой «Монголёнок Дындып», отсюда и прозвище. А первым так окрестил Рафгата не кто иной, как Чулак. Увидев его, когда были сняты повязки с лица, он торжествующе воскликнул:

– Ну, ты стал настоящим Дындыпом! Не тужи, парень, шрамы и раны только украшают джигита!

Но на сей раз Рафгат рассердился на Чулака, а когда мы были сердиты на кого-нибудь, то уж доказывали это делом. Месть наша была такой: мы вытащили из его арбы чеку. Чулак ехал, развалясь на громадном возу сена и даже что-то мурлыкал от счастья, и вот колесо слетает с оси, ось с треском втыкается в землю и ломается, а Чулак кубарем летит с воза да прямо в лужу! Хотя мы и сиганули, он узнал нас и долго жил мыслью о мести. Даже сейчас, когда мы стали уже чуть ли не взрослыми парнями, он, как выпьет, нет-нет да и скажет: «Одни вы у меня остались, а ведь должников я не люблю, ох, не люблю!..» Можно подумать, что Чулак шутит. Но кто его знает, может, и не шутит?

На этом и закончилось наше «соревнование на ворошиловского стрелка». И даже остатки пороха, который мы хранили в коровьем роге, выкинули. Ценою шрама над глазом Рафгата получили мы урок и назидание.

Может быть, с тех дней Рафгат и стал отходить от Чулака? Может быть, этот случай сдружил нас ещё крепче? Когда Рафгат навещал меня, говорил так: «Один из нас с хорошей отметиной, и не хватало, чтобы другой остался хромым». Он заходил ко мне каждый вечер, возвращаясь с картофельного поля, спрашивал, как заживает моё колено, рассказывал, что нового в ауле, как они работают на картошке. Рафгат упоминал иногда и имя новой учительницы Арзу, ведь она тоже там работает. О, как бы я хотел быть с ними!..

А сегодня Рафгата всё нет и нет. Я уже устал сидеть на колодце. Неужели так и не придёт? Ведь именно сегодня мне столько всего хотелось рассказать моему самому близкому другу!

Наконец-то!

– Привет борцу-батыру, достойному самого красивого вышитого полотенца! Как твоя нога?

– Стало лучше.

– Ну, тогда совсем хорошо!

Он садится рядом со мной. Я жду, что он сейчас начнёт рассказывать о прошедшем дне, о ребятах, назовёт и имя новой учительницы… Но он молчит. Наверное, очень устал. Но где же он так долго задержался? И молчит почему? Видит Рафгат, что колодец заколочен, видит топор, молоток – нарочно ведь тут и лежит, чтобы видел! – всё видит, а ни о чём не спрашивает. Ждёт, что ли, что я сам начну рассказывать? А мне и в самом деле хочется поскорее всё ему рассказать: о том, что случилось днём возле этого колодца, про то, что кто-то хочет нагнать на Арзу порчу…

А Рафгат между тем вытащил из кармана кисет, сложенную газетку, с важным видом свернул папироску и закурил. Горький удушливый дым понесло на меня.

– Уж не взаправду ли дымить принялся?

– Ага, – небрежно сказал он. – Мы с Ильгамом вовсю дымим, а спички кончатся, попросишь у кого-нибудь. Сегодня у Арзу взял спички. На, попробуй, затянись.

– Невкусно, – сказал