Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

ваша организация преследует исключительно цели культурно-художественного и просветительного творчества в пролетарских массах, отчего же вы, вынужденные в настоящее время ослабить, сократить свою деятельность, не войдете в связь с аналогичными советскими организациями, обладающими средствами и возможностью широко удовлетворять и давать развиваться всякой новой здоровой инициативе, тем более что т. Гану частным образом это было предложено?

Ответ таков:

– Я не сразу пришел в Пролетарский театр.

В течение года революции я работал в советских организациях. Сначала в Московской губернии в качестве председателя культурно-просветительного отдела одного из уездных советов и организатора солдатского клуба и библиотеки, затем на Украине, в крупном губернском городе, в качестве одного из четырех членов коллегии по народному образованию с. р. д[539]., заведующего внешкольным цехом.

В обоих местах моей работы мне предоставлялась широкая инициатива и я имел возможность реализовать и знания свои, и пожелания. Насколько работа была плодотворна и удовлетворяла массы, можно судить по тому, что в период своих работ в Московской губернии, при первых же перевыборах в совет и реконструкции президиума, я был избран председателем совета, и больше: без моего ведома рабочие выставили мою кандидатуру четвертой по списку большевиков.

В Москву я был делегирован из Украины своей коллегией по делам народного образования и, будучи событиями Гражданской войны отрезан от места своей работы, вынужден был остаться и решил работать в Москве.

Здесь я прежде всего обратился с предложением своего сотрудничества в культурно-просветительный отдел совета. Мое предложение было принято, но последовала оговорка: работа может происходить только в определенных рамках, предписываемых комиссаром народного просвещения Луначарским.

Нет, это неприемлемо. В период своей работы на Юге в совете я имел не раз возможность убеждаться, что те общие формы, которые диктуются из центра, при проведении их в жизнь встречают препятствия чисто местного характера. В таких случаях мы, коллегия (3 большевика, из них один – профессор, и я), находили себя не только вправе, но и безусловно необходимым для себя считаться с местными потребностями, а не с буквой декрета, выработанного в кабинете на основании знакомства с западноевропейской, а подчас и нигде не встречающейся и лишь вновь разрабатываемой формой школьного и внешкольного воспитания и т. д.

Секретарь отдела Херсонская беспомощно пожала плечами и развела руками. К сожалению, надо было понять, что нам совместно сотрудничать не придется, ибо они, культурно-просветительный отдел, за пределы декретов не выходят.

Она (Херсонская) направила меня к Гану:

– Там вам будет предоставлена широкая возможность проявления инициативы.

Таким образом, я попал в студию Пролетарского театра.

Действительно, возможность самодеятельности никем и ничем не ограничивалась, пока вот нас не разгромили.

Результаты этой самодеятельности, – я уже говорю об общей, всех сотрудников, – были для всех беспристрастных судей очевидны. Ничто, никакая традиция, никакой трафарет, никакой декрет не давил на творческую волю работников, и они творили. Может быть, не всегда удачно (если это понятие может иметь место в творчестве), непохоже, может быть, но привычное глазу и уху консервативного обывателя, в уме и понимании которого укладываются лишь понятия пережеванные, примелькавшиеся, но они творили зато свое, безусловно субъективное, здоровое, ибо каждое движение их творческой души, не боясь быть осмеянным, ошиканным, свободно получало свое выявление.

Вот ответ.

Судите сами.

А. Г.[540]

ТОВАРИЩ ЛУКАШИН

Анархия. 1918. 24 апреля. № 45. С. 4

Товарищ Лукашин – член инициативной группы и сотрудник Пролетарского театра.

Ему 16 лет.

Он – рабочий-булочник.

Рисовальщик-самоучка.

Писал декорации на фабрике Ленова[541] для спектакля-утра пролетарских детей.

Сделал эскизы к пьесе Дьякова «В трущобе».

Стены студии Пролетарского театра сплошь увешаны его работами.

Лукашин любит себя и свой талант и с увлечением зарисовывает как может быт своих товарищей.

Пролетарское искусство понимает условно.

Ни с кем не считается, умеет крепко ругаться.

После Пасхи выйдет из печати маленькая книжка с его рисунками и заметками, которую он озаглавил: «Как я понимаю искусство».

«Анархию» иллюстрировали гравюрами Лукашина, «сына полка». Следы его теряются в 1918 г.

Алексей Ган

ТОГДА, ТЕПЕРЬ И МЫ

Анархия. 1918. 26 апреля. № 47. С. 4

«Театр, как всякое искусство, должен служить облагораживанию и возвышению духовной стороны человека, должен содействовать прояснению человеческой души, и вместе с тем – или, вернее, благодаря тому – расширять умственный кругозор зрителя. Никаких иных целей не должен себе ставить и театр для народа».

Так было написано в годичном отчете, изданном в 1913 году «отделом содействия устройству фабричных и деревенских театров при московском отделении русского технического общества».

Тогда приветствовалась всякая попытка «собственной инициативы».

Тяжелые экономические и правовые условия, по выражению благотворителей, не давали рабочему и деревенскому люду взять это дело в свои руки.

И «отдел содействия» взял это на себя и стал поучать:

«Театр – зрелище, рассчитанное исключительно на услаждение зрения и слуха, с репертуаром[542], состоящим из феерий[543] и исключительно обстановочных пьес, не есть театр в истинном значении этого слова. Театр с навязанной ему служебной ролью – тенденциозно-поучительный[544] – есть также недоразумение».

И тогда «отдел» смотрел на себя как на центральное учреждение, которое должно сгруппировать вокруг себя разрозненные силы и прийти на помощь местной инициативе. С чем? С «Купцом Калашниковым»[545], «Русалкой»[546], «Бедность не пороком»[547], «Грехом да бедой»[548] и всей прочей гордостью гниющего театра.

Поразительное торжество.

И труженики наших революционных дней не научились работать иначе.

И у них тоска по центру.

И у них добрые глупые лица, самодовольно улыбающиеся.

И им понятно, что их посылают к черту, не дорожат их знаниями, умением и охотой поработать для «народа».

Искусство – труд творческой личности. Театр наш – современный Пролетарский театр – не искусство.

Он – живое, настоящее творчество.

Он не принимает и не может принять чужого репертуара.

Он сам создает свой репертуар.

В Пролетарском театре не место беллетристу.

В недрах Пролетарского театра рождается единственный и первый драматург Революции семнадцатого года.

Пролетарский театр, анонсируя «Савву», «Короля» и друг. пьесы, не говорит еще о себе как о новом театре.

Это его студийная работа, в которой он определяет соотношение творческих сил, и только.

Кто действительно и искренне интересуется замыслом Пролетарского театра, тот должен усвоить себе отказ от всех пьес, написанных до него.

Пролетарский театр – не революция театра, а сама революция.

Алексей Ган

ПРОЛЕТАРСКИЙ ТЕАТР

Анархия. 1918. 11 мая. № 56. С. 4

Пролетарский театр начинается в грозное время.

С одной стороны, он должен ступить грубой ногой мятежного «хама»[549] на подмостки утонченных покойников, с другой – он первый открывает творческую душу театра в гранях общей изобретательности без всяких пут прикладного ремесла.

Связь революционного пролетариата с бунтарской душой художника-новатора не случайна и не может носить временного характера.

Туберкулезные песни поэтов о свободе сокола[550] наигрывала душа слюнявой интеллигенции, и она, в потугах своей немощи, лампадно зажигалась и мечтала о революции, но ведь все убедились, как трусливо жила она после сигнального выстрела в марте[551] и как позорно убежала в октябре[552].

Будь героем на сцене и трусом в жизни – вот первая заповедь «причесанного человека».

И этот герой на сцене свою убогость прикрывает тем, что приятно было называть искусством театра.

А свою трусость в жизни приходилось ему загораживать своей «культурностью», и буржуазный театр прел по́том чахоточного скелета, а когда со сцены бросалась фраза:

«Всё или ничего» —

становилось тошно, и даже опасно, оставаться в душной атмосфере разлета вихря бацилл.

Ступая в этот санаторский дух, Пролетарский театр должен прежде всего изувечить и разгромить до последней мелочи его обстановку.

«Хамской» ногой он пройдет вдоль и поперек сцену буржуазного театра, и не следует удивляться, если ему придется разносить стены первым попавшимся предметом под руку.

Мы думали о строительстве, и у нас не было времени изобретать орудия разрушения.

Вот почему мы приходим с чужими пьесами.

Играя «Савву», мы прежде всего разрушаем идолопоклонство к школе и к технике актерской игры.

Мы доказываем, что их пьесу можно разыграть без установленного багажа.

Техника актерской игры, успешность школы и проч. – все это ширмы, за которые прячется посредственность. Гению они не нужны.

Наш гений – сущность нашего дня.

И Пролетарский