Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

Минуту спустя я уже был возле татарина; он сидел, держа в расставленных пальцах пиалу, прихлебывал чай и отдувался лениво.

– Хочешь проверить талию? – спросил он, скользнув по мне цепким, оценивающим взглядом.

– Хочу, – сказал я.

– Ну, приходи завтра.

– Нет, – сказал я, – сейчас.

– Но уже поздно. Игра кончена.

Я присел на корточки и взглянул в лицо его, в темные, узкие, убегающие зрачки.

– У меня к тебе особый счет. Имей это в виду, Хасан! Если ты сейчас со мной не сядешь…

Он помедлил в раздумье, отер платочком рот и шею, сказал, отставляя пиалу:

– Что ставишь?

– То, что на мне, – сказал я. – Пиджак, брюки, сапоги… Все идет, вплоть до трусов!

– Ну что ж, – кивнул он, – три партии. Согласен?

– Согласен, – проговорил я, дыша хрипло и коротко, – на все согласен! И учти: обыграю тебя – зарежу!

– А если проиграешь? – дернул углом рта Хасан.

– Тогда душа с меня вон…

– Запомните, урки, его слова, – сказал Хасан, озираясь. – Запомните!

Потом передал мне колоду. И коротко бросил:

– Мечи!

Ох, зачем я полез в эту игру? Затея моя была безнадежной, бессмысленной. Все, что я делал и говорил в этот вечер, все было до крайности нелепым. Я понимал это, но справиться с собой уже не мог. Я весь был во власти гнева. И, ослепленный, задыхающийся, не заметил даже, когда и как кончилась последняя партия.

Вдруг стало тихо. Сгрудившиеся вокруг нас люди примолкли выжидающе. И тогда раздался высокий, скрипучий голос Хасана:

– Ваша карта бита! Позвольте получить!

Угрюмо – при общем молчании – снял я пиджак. Достал из-за голенища финский нож, положил его рядом, в траву, и начал стаскивать сапоги.

Хасан сейчас же сказал, указывая глазами на нож:

– Дай-ка сюда это перышко!

– Зачем? – возразил я. – С какой стати?

– Ты что, – удивился он, – забыл уговор?

Подняв лицо, обращаясь к толпе, Хасан проговорил с ухмылкой:

– Напомните, братцы, какие были условия?

– Да чего тут толковать-то? – услужливо склонился кто-то. – Условия ясные… Все – вплоть до трусов!

– Так, – кивнул татарин и посмотрел на меня пристально. – Слышал?

– Слышал.

– Ну, так плати. Все плати! Полностью! Пощады тебе нет. Понял?

Делать было нечего; пришлось уплатить; я швырнул ему нож. Разделся медленно. Хасан сгреб в охапку одежду мою и белье – передал все это мальчикам и поднялся, потягиваясь, катая в зубах изжеванную папироску.

– Ну вот, – сказал он, – вот и все дела… А теперь, братцы, кто хочет – идем со мной в город, в кабак! Что-то мне весело нынче; душа разгула просит!

Он выплюнул окурок и зашагал во тьму. Толпа помаленьку рассеялась; кое-кто ушел вместе с Хасаном, другие отправились на вокзал.

В саду осталось несколько человек; сойдясь в кружок, они о чем-то беседовали негромко… Раздался взрыв хохота. Голос Кинто позвал из-за деревьев:

– Эй, Чума, как самочувствие? Может, что надо – скажи!

– Пошел, – яростно ответил я, – пошел от меня… Видеть никого из вас не хочу! Все вы тут, гады, прогнили. Вы же не воры – вы хасановские шестерки, челядь, порчаки!

Я долго так бранился, поносил без удержу блатных. Я чувствовал, что забалтываюсь, говорю лишнее, что ребята не простят мне этих слов. Чувствовал – и все же продолжал бушевать.

И в конце концов ребятам это надоело. Постояв, покурив в отдалении, они ушли, оставив меня одного.

– Чертов псих, – сказал на прощание пожилой майданник по прозвищу Ботало, – не хошь по-доброму – хрен с тобой. Оставайся тут, сиди – в обезьяньем виде!

Когда в дебрях сада затихли его шаги, я как-то сразу остыл, успокоился и затосковал.

Я сидел у тлеющего костра, скорчившись, подтянув колени к подбородку. Лицо мне овевал едкий дым, а спине было зябко: по ней подирали мурашки. Мгла сгущалась, становилось все холоднее.

Белесоватый туман заваривался над прудом; оттуда тянуло знобящей сыростью, запахом тины и влажных трав.

Над кипящей листвой, над низкими кронами яблонь посверкивали крупные ледяные звезды. Красноватым пятном сквозил сквозь ветви щербатый месяц. И вдалеке, в предгорьях, слышался тягучий одинокий вой. Кто-то там томился и плакал в ночи, вероятно шакал. А может быть, волк? И, глядя в зенит, в холодную бездну, мне тоже хотелось выть сейчас по-волчьи.

Я не знал, что мне делать, как быть? Добраться до дому в таком виде я не мог (мы жили с Кинто в центре города, у знакомого осетина). А сидеть и мерзнуть здесь нагишом было слишком уж обидно и глупо.

«Все глупо, – думал я, дрожа и ежась, – все у меня бездарно – и сама жизнь моя, и эта ситуация… На что я надеялся, бросая вызов Хасану? На то, что отыграю золотишко? Я же ведь не игрок, я не умею хитрить. Я просто – псих… И вот результат: вечно лезу в приключения и оказываюсь в дерьме».

И тогда я поклялся никогда не брать в руки карты. Никогда! Ни при каких обстоятельствах! И в подтверждение этого решил – при первой же возможности – выколоть на плече своем крестовый туз. На этой именно карте я срезался в игре с татарином.

Близкий явственный шорох в кустах вывел меня из задумчивости и заставил насторожиться.

Из зарослей выдвинулась смутная женская фигура – замерла в полумгле, на границе света и тени. Постояла там и шагнула к костру. И я увидел Королеву Марго.

– Я за тобой, – сказала она, – вставай, пойдем.

Я распрямился радостно, но тут же присел, заслоняясь руками.

– Как же я пойду? – прошептал я. – Сама видишь…

– Вижу, – сказала она и засмеялась, всплеснув руками. – Ах ты, бедный мой… голенький… Как это тебя угораздило? – и, быстро сняв с себя плащ, протянула мне его. – На вот, прикройся покуда.

– Послушай, Марго, откуда ты? – погодя спросил я, шагая с ней по темным улицам предместья. – Какими судьбами?

– Из Ростова, – сказала она.

– И давно ты здесь?

– Вчера приехала, – Марго помолчала, закуривая, – по делам…

– Как же ты обо мне-то узнала?

– Да случайно. Зашла в ресторан – а там урки… Пьют, шутят, тебя поминают. Я как услышала – сразу к тебе. Ты же там, думаю, пропадешь, застудишься. – Марго внимательно посмотрела на меня и добавила негромко: – Тебе сейчас первым делом крепкий чаек со спиртом. Вот что надо!

– Да-а, – проговорил я, – неплохо было бы. Только где его, спирт, найдешь среди ночи?

– Найдем, – весело сказала Марго, – все найдем!

– А где ты, кстати, живешь? – поинтересовался я.

– Здесь, – сказала она, сворачивая в переулок. – Уже пришли.