Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

тем лучше, помогали слабо. В конце концов я, из последних сил фильтруя Речь, сообщил, что хоронить они могут кого угодно, конечно, но лучше начать с самих себя. А подобные напутствия пусть погрузят в непознанные глубины. И нырнут за ними вслед. А я полюбуюсь на получившуюся инсталляцию. Удалось, кажется, одновременно и их, общительных, обескуражить, и Павлика лишним словам не научить. А то были все шансы. И желание. Обескуражить, не научить, конечно же.

— Хочешь — провожу? — Энджи до последнего делала вид, что всё в порядке.

— Не надо, солнце. А то ещё передумаю выходить, останусь. Неловко будет перед Белым, — вроде бы пошутил я в ответ.

Лина только вздохнула. Понимая, что спорить бестолку. Как и предлагать какие-то другие варианты Перводреву, которое впервые за тысячелетия решило-таки вмешаться в старую войну, давно обернувшуюся настоящей бойней. И попробовать восстановить равновесие, тот самый баланс, без которого невозможна жизнь на Земле.

— Снаряжением Никола обеспечит. По маршруту он в курсе, должен был уже придумать всё. Слушай его, Аспид, он плохого не посоветует. Но лишку с ним не болтай, — епископ не удержался от шутки в конце. Видимо, слишком серьёзные были лица у всех за столом.

— Не буду, Степан. Знаю я его, как начнёт трещать — не переслушаешь, — поддержал шутку и я.

Улыбки появились. Но у девчат — бледные, грустноватые, а у стариков и, неожиданно, Павлика — какие-то суховато-понимающие. Как хлопо́к по плечу с фразой «ну ты это… держись, короче».

Прощались коротко. Дед буркнул: «за своих не переживай, приглядим. Смотри там…», и сжал меня так, что весь воздух выдавил. Алиса, тщательно, но безуспешно пытавшаяся не плакать, обняла как-то одновременно и легко, и порывисто. Как мама. Энджи поцеловала крепко, нехотя, с видимым усилием отстранившись после. Павлик подошёл своими ногами, почти не качаясь. Я присел на корточки и заглянул ему в глаза. За эти последние три дня он не только прилично прибавил в росте и весе. В серых радужках читались беспокойство и задумчивость, свойственные детям значительно старше.

— Вернись живым, Аспид, — повзрослевший малыш протянул мне ладошку.

В ответ на рукопожатие, с моей стороны бережное и осторожное, в центр ладони будто гвоздь вбили или положили алый уголёк. Племянник поделился своей Ярью, резко увеличив мой и без того приличный запас. Да, правы оказались старики-разбойники — этот ещё быстрее учится и явно далеко пойдёт. Но пока — мой черёд.

На фразе Павлика, прозвеневшей под сводами «прихожей», Лина с Алиской заревели хором, прижав ладони к губам, а потом и отвернувшись, так, что видны были только спины и вздрагивавшие плечи.

— Однако, потоп сейчас будет, — неловко пошутил Устюжанин, напомнив мне сперва лесника Алексеича, и только потом — его киношного прототипа дядю Митю. Судя по голосу епископа, шутка ему далась с трудом. И потолок он рассматривал так пристально явно не с целью побелить.

— Так! Долгие проводы — лишние слёзы! Ну-ка, сели на дорожку! — командный голос Сергия, древние пословицы и ритуалы были очень кстати. На красный бархат сидений все буквально попадали.

— Ну, по коням! — и дед вскочил, подавая пример и задавая темп. Мы со Степаном спешно вышли в проём, образованный потайной дверью — каменной плитой, завалившейся направо.

Глава 19

Северные тропы

Болтун был в своём репертуаре. Пожав Степану и мне руки, кивнул на Патруль и полез на водительское место. Молча. Если епископ ему что-то и передал Речью — то внешне это не выражалось никак. Меня старик напоследок хлопнул по плечу с неловким «давай, смотри там…». И обнял. Неожиданно одарив благословлением. У него вышло, разумеется, не как у Белого, но ощутимо сильнее, чем у того монаха, что впервые познакомил меня с этим неожиданным ощущением, когда силы переполняют, а на душе становится светло и радостно. После прогулки по тёмным сырым казематам и очередной встречи с летучими мышами, что за какой-то надобностью всей стаей рванули из черноты нам навстречу, едва не остановив мне сердце, и здоровенной змеиной башкой, что вылезла полюбопытствовать, кто это тут бродит в потёмках, свет и радость были очень кстати.

С Николой по пути не общались. Ну, если не считать общением то, что после того, как Патруль явственно облегчённо вздохнул, вырвавшись из леса на гравийку, я показал ему сигарету и кивнул вопросительно на окно, а он в ответ чуть склонил голову, прикрыв глаза.

Дым выдувало в до половины опущенное стекло. Мимо проезжали указатели с названием деревенек, рек и ручьёв. Меня удивила было речка с оригинальным именем «Ольга». Но, подумав, решил не удивляться. Если есть река Лена — чего бы и не быть Ольге? Деревни тоже отличались от виденных ранее — вместо стандартных Жуковок и прочих Свистух здесь почему-то в ходу были фамилии: «Лапинская», «Демидовская». Удивила «Полупоповка» — я долго, до самого города безрезультатно ждал, когда же покажется целая.

Миновав мост через Онегу, длинный, метров двести, Ниссан свернул на Октябрьский проспект, как сообщил указатель. И я в очередной раз, как и в Белых Берегах, подивился щедрому наследию дела Ленина и Партии. Хотя, памятуя о словах Осины про «о чём говорите, в то и верите», удивляться особо было нечему. Огромная страна почти целый век верила в одно и то же. Поэтому и названия что здесь, на Севере, что в Брянске на западе, что где-нибудь, наверное, в Душанбе на юге были одинаковыми. Минуя невысокие постройки непонятного без текстовых пояснений назначения, мы свернули на улицу Чапаева, а с неё — на Ленина. Видимо, путь лежал в центр. Но ожидаемых небоскрёбов или хотя бы девятиэтажек так и не появилось. Машина остановилась возле обычного серого здания в два этажа, скупо, вполне по-здешнему, украшенного двумя оранжевыми полосками: два раза по три ряда красных кирпичей, между окнами и под козырьком крыши наверху. За нарядность отвечали белые стеклопакеты и выкрашенные в такой же снежный когда-то цвет торцы бетонных перекрытий над оконными блоками. Давно выкрашенные. Я вылез вслед за Болтуном и осмотрелся.

Тротуар был выложен плитами. Не привычной плиткой — именно плитами, железобетонными, размера метр на два с половиной, наверное. Между ними в стыках торчала упрямая северная трава. Ни бордюров, ни поребриков — асфальт улицы Ленина обрывался внезапно, за ним шла полоска утоптанной серой земли, клочками тоже поросшая чахлой зеленью. За ней — пешеходная дорожка. И то