Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Маклаков с гениальным чутьём предугадал ахиллесову пяту дипломатии как Деникина, так и Врангеля. Именно в польских делах дипломатия Добровольческой армии потерпела катастрофу, и немедленным следствием этого краха была эвакуация Крыма, как в своё время отсутствие соглашения с поляками дало возможность большевикам бросить все силы против Деникина и принудить его очистить Ростов и Новороссийск.

С польской стороны тоже были, конечно, колебания и изменение линии поведения в зависимости от хода военных событий, но ведь это естественно в такие неустойчивые времена. В то же время инициатива военного союза всегда принадлежала полякам, а Деникин и Врангель, оба по-разному, отвергли протянутую им руку. Разница между Деникиным и Врангелем заключалась в том, что деникинская политика страдала нерешительностью («керенщиной», сказали бы мы). Деникин так до конца и не смог определить своё отношение к Польше, а Врангель, наоборот, определил это отношение и обосновал его идеологически. Это была идея «параллельных» военных действий Польши и врангелевской армии без каких-либо соглашений с поляками. Врангелевская позиция страдала доктринёрской абстрактностью («милюковщиной», сказали бы мы, припоминая позицию Милюкова, министра Временного правительства, в константинопольском вопросе). Нерешительность Деникина происходила от основных качеств сазоновской дипломатии, а именно отсутствия авантюризма и косности установившихся взглядов.

То, что предлагали Сазонов и Нератов полякам, была Польша в этнических границах, причём спорные вопросы и, уж конечно, все чрезмерные притязания поляков откладывались до освобождения России от большевиков. Подобно тому как в 1917 г. русские народные массы ждали (да так и не смогли дождаться) решения земельного вопроса, которое всё откладывалось до Учредительного собрания, так же точно и поляки жаждали получить какие-то конкретные официальные обещания от Деникина именно сейчас, а не тогда, когда он с помощью поляков возьмёт Москву. Этой «бумажки» Сазонов ни за что не желал давать, и как он протестовал на Версальском конгрессе против передачи Бессарабии румынам, так и полякам он ни за что не хотел отдавать Волынскую губернию, забывая, что он министр совсем не прежней могущественной великодержавной России, а эфемерного южнорусского правительства, находящегося в войне чуть ли не с половиной России при явном равнодушии другой её половины. Волынская губерния была тем барьером, через который не могла перешагнуть тяжеловесная сазоновско-нератовская дипломатия.

Но, не решаясь пуститься в авантюры, Сазонов и Нератов не могли сказать прямого и решительного «нет», так как, ведя борьбу с большевиками, нельзя было осложнять её борьбой с поляками. Отсюда всевозможные увиливания и оттягивания категорического ответа, принимавшиеся с польской стороны за двуличие и неискренность выраженного Деникиным желания сблизиться с поляками. Было время, требовавшее, быть может, авантюристических, но мгновенных и безоговорочных решений. Половинчатые решения, оттягивания и проволочки не могли обеспечить Добровольческой армии содействия польской вооружённой силы. Надо было обещать Волынскую губернию, хотя бы и с задней мыслью не исполнить данного обещания, если фортуна улыбнётся. На это Сазонов решиться не мог. Он предпочёл не пятнать перед историей своего доброго имени, но из-за этого Добровольческая армия не получила от Польши того, что дала бы Польша другому русскому руководителю внешней политики, более решительному и более коварному. Политика Сазонова была тем, что англичане называют fair play, — честной игрой, а его противниками были большевики, не останавливавшиеся перед самым постыдным политическим шулерством.

При Врангеле П.Б. Струве нашёл вышеуказанный выход «параллельности» действий поляков и врангелевцев, обосновав его идеологически так: польско-советская война есть на самом деле национальный спор русских с поляками, нельзя выигрывать «национальное дело» спасения России от большевиков путём союза с историческими врагами России. Поэтому «национальная Россия» в лице Врангеля не может в советско-польской войне занять иное положение, чем положение «нейтралитета».

Но так как объявить себя «нейтральными» значило бы поддержать большевиков, то единственное, что остаётся, — это «параллельные» военные действия с полной свободой рук в дальнейшей политике. В результате Врангель оттянул 93 советских полка на Крымский фронт, чем дал возможность полякам разбить советские войска, а поскольку никакого дипломатического соглашения с Польшей, не говоря уж о союзе, не было ни при Деникине, ни при Врангеле, то поляки совсем и не вспомнили о тех, кто фактически дал им возможность выиграть войну с Советами, и при этом формально были вполне правы.

Такова печальная истина о русско-польских отношениях в это время. Победа Польши куплена отсутствием у Сазонова и Нератова решимости пойти на соглашение с поляками и идеологически обоснованной решимостью Струве не идти на соглашение с Польшей. Маклаковская дилемма была поставлена с гениальной простотой и ясностью, решение же её на деле с русской стороны отнюдь нельзя признать гениальным. К врангелевской политике в польском вопросе мы ещё вернёмся в связи с общим направлением, принятым П.Б. Струве во внешней политике.

Славянская делегация Л.В. Урусова

Славянская политика Деникина не была бы достаточно ясна, если бы мы не упомянули об одном весьма характерном для деникинской эпохи явлении, а именно о посылке в славянские земли особой делегации, которая должна была побывать и в Болгарии, и в Югославии, и в Чехословакии, и в Польше и, всюду возбуждая братские славянофильские чувства, звать славян на помощь против их общих врагов — большевиков. Трудно сказать, что дала бы эта делегация, если бы она была более основательно продумана и более серьёзно подготовлена как в отношении людей, входивших в её состав, так и в отношении идей, положенных в её основу в этот критический момент.

В дипломатической канцелярии посылка такой славянофильской делегации не пользовалась поддержкой высшего начальства, если не говорить о Сазонове, который, будучи в Париже, не мог принимать в обсуждении деятельное участие. Нератов был категорически против вследствие, как ему казалось, полной безнадёжности предприятия. В самом деле, сразу после окончания мировой войны трудно было ожидать от славянских стран (кроме Польши, о которой я говорил выше) активной помощи против большевиков. Как показал дальнейший опыт, и Югославия, и Чехословакия горячо откликнулись на бедствия эвакуированных по окончании врангелевской эпопеи, проведя так называемую «русскую акцию», но осенью 1919 г. под этим понималось совсем другое, а именно вооружённая помощь Добровольческой армии.

Из чинов дипломатической канцелярии самое горячее участие проявил к этому делу князь Л.В. Урусов. Он же и попал в конечном счёте в делегацию, но только не от дипломатической канцелярии, а в качестве частного лица. Урусов был единственным человеком в дипломатической канцелярии, который обладал авантюристической жилкой. Он предлагал в эпоху существования гетманской Украины быть посредствующим звеном между Скоропадским и Сазоновым, от чего Сазонов категорически отказался. Теперь, чувствуя, что в твёрдо установленных рамках сазоновско-нератовской политики ему, в сущности, нечего делать, Урусов, не