Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

– Держи себя в руках, – прошептал Мустафа-баба, и в его голосе прозвучало сострадание. – Все наладится. – После этих слов мое тело постепенно начало расслабляться. Сократив дистанцию между нами, я подняла голову и посмотрела на старика, который был намного выше меня. Он был так же высок, как Эфкен. – Все будет хорошо. – Он говорил так, как будто пытался успокоить разбушевавшегося в клетке тигра, который рычал и кидался на прутья. Внезапно этот тигр стал ласковым, как кошка. И этим тигром была я.

Старик поднял руку и заглянул мне в лицо, будто спрашивая разрешения. Я медленно кивнула, ничего не понимая, и он улыбнулся мне, хотя в его глазах отчетливо плескалось беспокойство. Он сомкнул веки, а когда снова открыл их, его карие глаза стала практически черными. Это изменение оказалось настолько пугающим, что в любой другой момент я бы закричала, но сейчас не могла пошевелить и бровью. Внезапно он с силой надавил указательным пальцем на центр моего лба, и я закричала от нестерпимой боли. Казалось, будто чья-то когтистая лапа вцепилась в мой разум. Эфкен тут же подскочил ко мне. Когда Мустафа-баба одним жестом остановил Эфкена, я подняла голову и начала вдруг трястись, как при эпилептическом припадке. Зрение начало затуманиваться.

Я находилась в лесу. Шел дождь, небеса словно разверзлись, и капли беспощадно обрушивались на меня и хлестали по телу, как бечевка. Звук дыхания сопровождался звоном мечей. По лесу разносился топот копыт, сливавшийся с шумом дождя. Я открыла глаза и увидела, что вокруг меня развевается прозрачный подол алого платья. По центру моего лба запульсировала боль в виде полумесяца.

– Что ты с ней делаешь? – закричал Эфкен; его голос звучал приглушенно, словно доносился со дна колодца, но я все равно его слышала. Какое-то время я не могла разглядеть лицо Мустафы-баба, как будто кто-то поставил между нами заслон из матового стекла. – Отпусти ее!

– Эфкен! – прогремел старик и убрал палец с моего лба.

В этот момент все образы стали четкими. Пошатываясь, я отступила на несколько шагов и прижалась к чьей-то груди, которая стала для меня верным остовом, не позволяющим упасть.

– Какого черта ты творишь? Необязательно причинять ей боль, – в ужасе прорычал Эфкен. – Что ты с ней сделал?

– Связана, – внезапно произнес Мустафа-баба, и когда это слово сорвалось с губ, в его глазах промелькнуло удивление. Я совершенно не понимала, что все это значит. – Она связана с кем-то через узы Непреложной печати. Но ей здесь не место.

– Что?

– Ты и есть Непреложная печать, – сказал старик, с ужасом глядя на мое искаженное от гнева лицо. – Эфкен, она права. Ей здесь не место. Но она вынуждена быть здесь. – Он вдруг посмотрел на меня так, словно я была очень важна. – Единственная причина, по которой она еще дышит, – это то, что она связана узами Непреложной печати. Любой не связанный человек извне не сможет пробыть здесь и пяти минут, он начнет задыхаться, его кровь испарится, сердце остановится, а душа отправится прямо в чистилище. – Он сделал глубокий вдох и зажмурился. – Что-то не так, – произнес он так тихо, что кроме меня его никто не услышал.

– Какая, к черту, Непреложная печать? – в ужасе спросил Эфкен. – Что ты несешь?

– Не выражайся! – внезапно рявкнул Мустафа-баба, и его глаза словно снова накрыла темная завеса. – Говорю же, эта девушка не врет. Если бы ты считал меня сумасшедшим, разве стал бы приводить ее ко мне?

– Я просил узнать, кто она такая, а не забивать мне голову всякой хренью. – Эфкен внезапно развернул меня к себе, и мое обмякшее тело рухнуло в его объятья, как тряпичная кукла. Я посмотрела в его синие глаза, в глубине которых с силой волн плескались всполохи зелени. – Ты в порядке? У тебя ведь нет эпилепсии?

– Она не эпилептик, – сказал Мустафа-баба. И хотя я его не видела, почувствовала, что он закатил глаза. – Я же сказал, эта девушка – путешественница между мирами, связанная узами Непреложной печати, как Ибрагим.

– Как Ибрагим? – Эфкен отстранился от меня. – Что ты хочешь этим сказать?

– Именно узы Непреложной печати свели Ярен и Ибрагима вместе, – сказал старик. – Они были связаны с самого начала. Ибрагим никогда не был безумцем.

– И ты говоришь это только сейчас? – Глаза Эфкена были полны ужаса. – Ты вообще себя слышишь?

– Эфкен, угомонись, – сказал Мустафа-баба, и его старческое лицо стало холодным как сталь. – Мое старое сердце не выдерживает гнева, не зли меня, сын мой.

– Ты спятил, – сказал Эфкен. – У меня, видимо, тоже крыша поехала, раз я решил привезти ее к тебе. – Когда он схватил меня за руку, я испуганно посмотрела на него. – Шевелись, – сурово сказал он, – мы уходим.

– Эфкен, послушай меня.

Эфкен не послушал Мустафу-баба. Когда он потащил меня к выходу, страх уже покинул мое сердце, но вместе с ним ушел и гнев. Теперь я чувствовала лишь зияющую пустоту.

– Эфкен, – позвала я, увидев, что старик идет за нами. Я понимала, что он еще не закончил говорить, но голова кружилась так сильно, что мне не терпелось поскорее вернуться в машину, сесть где-нибудь и спокойно дождаться, когда все пройдет. Я боялась, что меня стошнит, а это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

– Эфкен, она может умереть!

Эфкен резко остановился, словно кто-то нажал на переключатель. Я почувствовала, как у меня подкашиваются колени, и уперлась ладонью в колонну у двери. Перед глазами все расплывалось, сердце бешено стучало, руки онемели.

– Ты должен найти, с кем она связана Непреложной печатью, – серьезно заявил старик. – Иначе она долго не протянет. Это все равно что поймать рыбу и бросить ее на суше.

Эфкен посмотрел через плечо на Мустафу-баба.

– Говори, – произнес он монотонным голосом.

– Ибрагим жив, потому что рядом с ним Ярен. Они находятся в одном городе, в одной стране. Чем больше городов между ними, тем выше риск смерти. Вспомни прошлый год. – Мустафа-баба осторожным шагом приблизился к нам, вытянув руку вперед, чтобы остановить Эфкена. – В прошлом году ты отправил Ярен на другой конец света ради ее же безопасности. Вспомни приступ Ибрагима, лихорадку, которая никак не излечивалась.

– Это была просто болезнь, какое отношение она имеет к моей сестре? – процедил Эфкен и стиснул зубы так, что на лице проступили желваки.

– Эфкен, – сурово позвал Мустафа-баба. – Ибрагим был при смерти.

– Ты вынуждаешь меня…

– Ярен приехала, как только узнала, что он заболел. И