Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

В этой истории нет ни слова о любви, но, когда я думала о Медузе, то невольно представляла, что в ее пугающих глазах цвета яда прячется некий мужчина, что когда-то этот мужчина с нежностью гладил ее змеиные волосы…

Она была просто женщиной, растерзанной на части, и ее сердце, возможно, никогда не билось от любви к мужчине.

Я думала о Медузе. Я мысленно встречалась с ее глазами, и каждый раз она превращала меня в камень, снова, и снова, и снова, пока я не заставила ее посмотреть на свое отражение…

Когда я вспомнила наш последний взгляд, Медуза в моем сознании уже не была чудовищем – она виделась мне маленькой девочкой, из глаз которой текли горькие слезы.

Деревянная дверь со скрипом отворилась, и в дом ворвался свирепый ветер, разметающий повсюду снег. Слезы на моих глазах высохли, но теперь в них горело пламя.

Ветер со снегом ударил мне в лицо, и я пыталась прикрыться от него рукой.

Эфкен стоял позади меня. Он был рядом, когда Мустафа-баба открыл эту болезненную истину.

Мне не хотелось думать, осмысливать, пытаться найти рациональное объяснение. Я просто хотела, чтобы каждый из голосов в моей голове заткнулся, чтобы все мысли исчезли, чтобы разум опустел. Но больше всего на свете я хотела вернуться домой. Даже если для этого кому-то придется распрощаться с жизнью, я должна вернуться. Я не могла спокойно принять это место, произошедшие со мной события, мою судьбу. Это бабушка была во всем виновата. Я была абсолютно уверена в этом, хоть и толком ничего не знала. И все же я думала, что она меня любила.

А как же мой отец? Его странное поведение? Его последний телефонный разговор? Я ни на секунду не могла оторвать взгляд от пустоты. Она уже была внутри меня.

– Пусть отдохнет, – сказал Мустафа-баба, словно я его не слышала. – Дай знать, как будут обстоять дела, Эфкен.

– Обязательно, если мы все не сойдем с ума, – холодно и осторожно ответил Эфкен.

Он по-прежнему держал меня, видимо, опасаясь, что я в любой момент вырвусь из его объятий и попытаюсь сбежать, но внутри меня зияла такая пустота, что если бы он легонько подтолкнул меня, то я бы повалилась на землю.

Эфкен вывел меня на крыльцо. В моих ушах завывал яростный ветер, напоминающий плач и стоны, срывавшиеся с женских губ. Я перевела отсутствующий взгляд на черный джип, практически погребенный под толстым белым слоем – настолько много снега выпало за то время, что мы провели в доме. Мустафа-баба вышел на занесенное крыльцо, но я даже не обернулась, чтобы посмотреть на него. Я еще не оправилась от шока, вызванного открывшейся правдой. В тот момент мне казалось, что я долго не смогу оправиться, а может быть, вообще никогда.

– Махинев, – внезапно сказал он, и я почувствовала, как меня охватывает печаль, словно я уже сто лет не слышала своего имени. Я уже собиралась наконец повернуться к Мустафе-баба, но Эфкен меня опередил. – Задержись ненадолго, пожалуйста.

– Говори при мне, – огрызнулся Эфкен. Казалось, если бы перед ним стоял кто-то другой, Эфкен бы ударил его в лицо, но он слишком уважал Мустафу-баба. Его гнев выражался лишь вербально, а движения были вымерены. Как будто Эфкен знал, как далеко можно зайти, и тонко чувствовал эту грань.

– Хорошо, я останусь, – ответила я. Мое самообладание, казалось, удивило Эфкена, но он ничего не сказал. – Иди. Не волнуйся, я никуда не сбегу.

Он заколебался, но в конце концов сказал:

– Я подожду в машине. – И спустился по ступенькам.

Мустафа-баба глубоко вздохнул, держась белыми руками за заснеженные деревянные перила, и посмотрел вперед, на лес Ловца Снов. Эфкен удалялся все дальше и дальше от нас, а снежная буря, не замедляясь, продолжала терзать природу. Я вдруг вспомнила последнюю такую метель в Стамбуле, и мои легкие будто сдавило тисками.

– Ты знаешь, как тебе удалось открыть врата? – спросил он, не глядя на меня. Его вопрос не произвел на меня никакого впечатления, и я просто пожала плечами, разгребая ботинком кучку снега на ступени.

– Нет.

– А кто-нибудь мог открыть их для тебя?

– Например? – спросила я. Например, моя бабушка?

Глубоко вздохнув, он обернулся на меня. Я стояла на одной из ступеней и смотрела прямо на него. Старик задержал взгляд на моем лице, но потом снова опустил глаза.

– Кто-нибудь из твоей семьи или незнакомец?

– Вы говорите загадками, – сказала я. – Очевидно, вы что-то знаете.

– Даже если я что-то знаю, это не значит, что я знаю все, – неопределенно ответил он, но это все прояснило.

– Неужели человек, с которым я связана, должен умереть? Чтобы я могла вернуться.

– Да, – сказал он. – Но на твоем месте я бы не стал возвращаться. Ты должна быть здесь.

Я нахмурилась.

– Что это значит?

– И ты, и Ибрагим оказались здесь неслучайно. – Я почувствовала, как кровь в моих венах вскипает, а ярость разливается в груди. – И у тебя, и у Ибрагима есть миссия.

– Говорите начистоту, – настаивала я. – С меня хватит впечатлений. Я больше этого не вынесу. Надеюсь, у вас и правда маразм.

– Если ты здесь, значит, песочные часы перевернулись, и твое время наконец-то пошло.

– Мустафа, – сказала я, и он в ужасе посмотрел на меня. – Я не знаю, кто ты, но ты кажешься мне надежным человеком. – Не оборачиваясь на него, я спустилась по ступенькам и остановилась на последней. Устремив взгляд на Эфкена, сидящего в машине, я добавила: – С другой стороны, по какой-то причине я тебя сейчас ненавижу.

Как только слова сорвались с моих губ, я тут же пожалела о них. От неожиданности я смущенно повернулась к Мустафе-баба, будто последняя фраза принадлежала не мне, и я не хотела ее говорить. Когда я с опаской посмотрела на человека, благодаря которому я почувствовала себя в безопасности, Мустафа-баба криво улыбался, глядя не на меня, а на снег, лежащий на крыльце.

– Ступай, – прошептал он. – Иди, дитя мое. Ты в безопасности.

У меня перехватило дыхание, когда я взглянула в сторону леса Ловца Снов, который в этот момент выглядел умиротворяющим и зеленым на фоне яростной метели. Я поплелась к Эфкену, стараясь больше не смотреть на него.

Кремовый абажур торшера приглушал агрессивный свет лампы, создавая в комнате приятный полумрак. Я сидела на черном диване прямо под ним, прижавшись спиной к желтой подушке и подтянув колени к животу, и смотрела в пустоту.

Небо окрасилось в такие темно-синие оттенки, что невозможно было определить, вечер сейчас или утро, но я