Избранные труды. Том I - Олимпиад Соломонович Иоффе

рублем в этом последнем случае уже не значит стимулировать хозрасчет».[331] Ввиду этого и А. В. Венедиктов и Г. Н. Амфитеатров настаивают на применении принципа локализации убытков, т. е. оставления потерь на балансе того хозоргана, который их фактически понес.

Но и это решение не всегда применяется на практике. Оно не применяется в случаях, когда плановое задание изменяется органом, которому подчинен лишь один из договорных контрагентов. Неисполнение договора дает при этих условиях право второму контрагенту требовать возмещения понесенных им потерь, т. е., иначе говоря, ответственность возлагается здесь на того контрагента, в сфере планирования которого произошли соответствующие изменения. Сясьский целлюлозно-бумажный комбинат в нарушение договора, заключенного между ним и Ленинградской бумажной фабрикой № 2, поставил в I и II кварталах 1953 г. фабрике целлюлозу с отступлением от согласованного между сторонами сортамента, недопоставив целлюлозу марки «Прима» и «А» и соответственно перепоставив целлюлозу марки «Б». Отклоняя претензию фабрики о взыскании штрафов за нарушение сортамента, комбинат сослался на письменное распоряжение Главцеллюлозы об изменении ему производственного плана по линии сокращения производства целлюлозы марки «Прима» и «А» и увеличения производства целлюлозы марки «Б». В связи с этим комбинат установил, в каком проценте от прежних показателей плана выпускаемая им целлюлоза указанных сортов причиталась фабрике, и поставил ей эти сорта в проценте, исчисленном на основе новых плановых показателей. Несмотря, однако, на изменение плана и даже на то, что истец и ответчик входят в одно и то же министерство, ведомственный арбитраж, учитывая, что план изменен главком, которому подчинен только ответчик и не подчинен истец, иск о взыскании штрафов за нарушение сортамента удовлетворил в полном объеме.

Но почему же практика не идет в таких случаях по пути локализации убытков? Ведь, казалось бы, и экономические соображения, выдвинутые А. В. Венедиктовым, и отсылка к принципу вины, сделанная Г. Н. Амфитеатровым, обосновывают необходимость в однообразном решении всех дел подобного рода? А между тем правильно поступает именно практика, применяющая либо принцип локализации потерь, либо принцип их возмещения, в зависимости от того, каким органом было произведено изменение планового задания. Когда изменение плана производится органом, которому подчинены оба договорных контрагента, то дело не просто в том, что они невиновны в неисполнении договора, а в первую очередь в том, что как исполнение договора, так и принятие исполнения становится отныне действием противоправным, запрещенным планом, противоречащим ему. Поэтому в чьей бы сфере изменение плана ни произошло, вопрос о возмещении убытков отпадает. Напротив, изменение плана органом, которому подчинен лишь один из договорных контрагентов, само по себе не может лишить второго контрагента прав, которые он приобрел по заключенному договору. Поэтому он и имеет право на возмещение убытков, возлагаемых на ту систему или ведомство, которым была в свое время допущена ошибка в планировании и которое должно нести последствия своих неправильных или ошибочных действий.

Таким образом, невозможность исполнения, вызванная изменением плана, хотя и исключает при известных условиях виновность контрагентов, имеет все же основное значение для характеристики не их вины, а правомерности исполнения договора после изменения лежащего в его основе планового задания. Напротив, в ряде других случаев невозможности исполнения большое практическое значение приобретает момент вины. Но и здесь во избежание различных ошибок как в теории, так и на практике нельзя не считаться с моментом противоправности.

По действующему законодательству (ст. 118–119 ГК) исполнение обязательства признается невозможным: а) при индивидуальной характеристике его предмета – в случае гибели последнего; б) при родовой характеристике – в случае невозможности доставки вещей того же рода.

В решении вопроса об ответственности контрагента за невозможность исполнения обязательства существенное значение имеет его вина. Но для того чтобы признать невозможность исполнения наступившей, не меньшее значение имеет также учет момента противоправности. Особенно наглядно это проявляется в обязательствах, предмет которых определен родовыми признаками.

Такие правила гражданского права, как правило о том, что риск случайной гибели определенного родовыми признаками предмета договора несет должник, «в системе планового хозяйства, применительно к продукции производственных предприятий и фондируемой (или иной строго планируемой) продукции сбытовых органов, – указывает С. И. Аксназий, – должны претерпеть значительные изменения».[332] Действительно, должник лишен здесь возможности исполнить договор за счет изделий, которые будут им изготовлены в следующем периоде, так как эти изделия предназначаются по плану для других получателей, а потому и соответствующие действия должника носили бы неправомерный характер. Вместе с тем у должника не всегда имеется возможность восполнить случайно образовавшийся пробел за счет собственного производства, а потому он и невиновен в неисполнении обязательства. В связи с этим С. И. Аскназий предложил ввести для фондируемой (или иной строго планируемой) продукции понятие ограниченного рода в смысле продукции данного предприятия с освобождением его от ответственности за неисполнение договора, вызванного случайной гибелью этой продукции.[333]

Мы думаем, однако, что этим совершенно правильным уточнением п. 1 ст. 119 ГК нельзя ограничить характеристику пределов применения последней. Следует признать, что по общему правилу возложение ответственности за неисполнение обязательства с предметами родового характера, часть которых случайно погибла, допустимо лишь при условии, когда должник может восполнить образовавшийся пробел либо за счет расширения собственного производства, либо путем приобретения таких предметов у третьих лиц. Случайная гибель таких предметов и невозможность их восполнения за счет расширения собственного производства будут свидетельствовать о том, что должник невиновен. Обязание же должника приобрести предметы того же рода не всегда допустимо по закону, так как совершение подобных действий может оказаться неправомерным, если, например, сделка по приобретению продукции выходит за пределы специальной правоспособности юридического лица, либо не может быть заключена потому, что отсутствуют необходимые плановые предпосылки для ее заключения, и т. п. При этих условиях ответственность должника исключается ввиду того, что в наступлении невозможности исполнения он невиновен, а его бездействие, выразившееся в том, что он не приобретает соответствующих предметов у третьих лиц, является правомерным.

Нет при этом никакой надобности в изменении самого текста п. 1 ст. 119 ГК. В указанной статье говорится, что должник не освобождается от ответственности за невозможность исполнения, «если предмет обязательства определен родовыми признаками и если доставление имущества того же рода не стало объективно невозможным». Задача судебно-арбитражных органов и заключается в том, чтобы выявить наступление такой невозможности на основе конкретных обстоятельств дела. При этом должны быть учтены моменты, характеризующие как противоправность, так и виновность поведения должника. Необходимо еще раз подчеркнуть, что и в договорных и во внедоговорных отношениях создавшаяся невозможность совершения соответствующих действий освобождает от ответственности за бездействие, когда она наступила помимо воли и сознания данного лица. Но это уже вопрос, связанный не с определением противоправного характера совершенных действий или воздержания от действий, а с проблемой вины по советскому гражданскому праву.

Глава IV

Вина

§ 1. Содержание вины

1

Научное обоснование вины как условия юридической ответственности не может быть дано ни с позиций механистического детерминизма, отрицающего свободу воли и исходящего из фаталистической предопределенности поведения людей, ни с позиций идеалистического индетерминизма, отождествляющего свободу воли с производством. Если идеалистический индетерминизм пытается построить понятие вины на отрицании объективности и материальности мира, на признании поведения человека самопроизвольным актом, то механистический детерминизм исключает возможность виновности вообще: лицо несет ответственность не потому, что оно виновно, а потому, что оно совершило действие, запрещенное законом. Практически же и первая и вторая концепции, будучи антинаучными в своей основе, служат одной и той же реакционной цели обоснования и оправдания произвола, творимого и буржуазным судом и буржуазным законом.

Если действия человека абсолютно свободны и представляют собой акт его произвольного самоопределения, то они всегда виновны и не могут быть невиновными. Если же действия человека абсолютно несвободны и предопределены извне, то тогда тем более он должен отвечать за любое совершенное им действие, поскольку самая постановка вопроса об отсутствии или наличии вины лишена при этих условиях всякого смысла. Таким образом, несмотря на, казалось бы, противоположные исходные позиции, обе концепции приводят к тождественным практическим выводам, вполне соответствующим интересам господствующего класса в эксплуататорском обществе.

Сущность детерминизма в понимании диалектического материализма состоит в признании объективности и материальности мира, первичности материи и вторичности сознания, а также в признании способности человеческого разума познать объективный мир и определяющие его развитие объективные закономерности. Эти общие положения философского материализма