Избранные труды. Том I - Олимпиад Соломонович Иоффе

распространяются также и на общественные явления, сущность которых определяется тем, что первичным является общественное бытие, а вторичным – общественное сознание, способное познать объективные закономерности, управляющие развитием общества. При этом самый процесс познания, с точки зрения марксистской философии, представляет собой не простое созерцание, а активное действование, опирающееся на познанные закономерности. Поскольку же объективно действующая закономерность познана, индивид, класс или общество в целом способны решить, достижима ли та цель, которую они выдвигают, и какие именно действия должны быть совершены для ее достижения. Свобода воли и выражается в способности ставить объективно достижимые цели, соответствующие действующим в природе или в обществе объективным закономерностям, и в способности избирать средства, необходимые для достижения поставленной цели.

Известная формула Энгельса: «…свобода воли означает… не что иное, как способность принимать решения со знанием дела»[334] – включает в себя указание на то, что, во-первых, воля человека предопределяется объективно действующими закономерностями; во-вторых, будучи предопределенной этими закономерностями, воля остается свободной, так как сущность свободы воли заключается «не в воображаемой независимости от законов природы… а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей»;[335] в-третьих, детерминированность поведения человека не лишает свободу воли необходимого для нее избирательного момента, поскольку объективные закономерности, действующие в природе и в обществе, не исключают возможности выбора в каждый данный момент как самой цели, так и средств ее достижения. Именно потому, что идея марксистского детерминизма не лишает человеческую волю избирательного момента, а, наоборот, дает ему единственно правильное обоснование, именно поэтому эта идея, как указывал В. И. Ленин, «нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий. Совсем напротив, только при детерминистическом взгляде и возможна строгая и правильная оценка, а не сваливание чего угодно на свободную волю».[336]

Совершая правонарушение, особенно правонарушение умышленное, лицо, конечно, должно представлять себе объективные факторы, в силу которых его действия способны вызвать наступление определенного результата. Поэтому объективные закономерности, действующие в природе и в обществе, и способность человека к их познанию составляют в своей совокупности тот реальный факт, при отсутствии которого самая постановка вопроса о вине была бы лишена необходимых оснований. Но отсюда вовсе не следует, что каждый отдельный правонарушитель виновен лишь постольку, поскольку он действовал со знанием дела, поскольку он опирался на осознанную им необходимость. Такое механическое перенесение формулы Энгельса в понятие вины, имевшее одно время хождение в нашей юридической литературе,[337] приводило бы к странному выводу о том, что правонарушители – самые свободные и самые знающие люди, тогда как в действительности правонарушения совершаются у нас наиболее отсталыми элементами, в значительной мере зараженными пережитками капитализма в своем сознании.

Ввиду этого в определении индивидуальной виновности решающее значение приобретает не осознанная необходимость, а избирательный характер поведения человека, опирающийся на общую способность к познанию необходимости, а следовательно, и на способность к отказу от совершения тех неправомерных действий, которые он фактически совершил.

В опубликованных за последние годы работах советских юристов, особенно криминалистов, в таком именно направлении поставленный вопрос и разрешается. Так, Б. С. Маньковский хотя и воспроизводит иногда ошибочные положения, когда он, например, пишет, будто бы свобода воли преступника выражается в том, что «принятые им решения осуществляются со знанием дела…»,[338] переносит все же центр тяжести на избирательный момент, на то, что детерминированность поведения вовсе не исключает возможности выбора между несколькими решениями и что поскольку преступник избрал решение, противное интересам нашего общества, он виновен и должен нести ответственность.[339] С гораздо большей четкостью эта мысль выражена у Б. С. Утевского, который правильно усматривает основание ответственности в том, что «гражданин, совершивший преступление, имел возможность выбрать решение, соответствующее интересам социалистического государства, т. е. решение свободное, соответствующее законам общественного развития, но вместо этого подчинил свое решение пережиткам капитализма в своем сознании или влиянию капиталистического окружения».[340] Однако, пытаясь резко подчеркнуть отличие своей теории от старых, ошибочных взглядов, Б. С. Утевский впал в другую, противоположную крайность и, по существу, объявил, что только правомерное поведение свободно, поведение же преступника не свободно, так как оно противно закономерностям общественного развития в нашей стране. Этими недостатками своих, в общем правильных, положений о детерминированности воли Б. С. Утевский и вызвал нарекания в фатализме.[341]

Ошибка, допущенная Б. С. Утевским, обусловлена следующим ошибочным ходом рассуждений: свобода есть осознанная необходимость; закономерности развития социалистического общества исключают необходимость преступности; преступник, раз он совершает преступление, не осознает этого, следовательно, он не свободен. В действительности же свобода воли как необходимая предпосылка виновности основана на способности принимать решения со знанием дела и, следовательно, сознательно осуществлять выбор целей и действий, необходимых для их достижения. И если лицо совершило преступление, то это ни в какой мере не доказывает, что оно неспособно принять иное решение, с осознанием того общеизвестного факта, что в нашей стране не преступления, а честный труд единственно способен обеспечить подлинный расцвет личности, всестороннее удовлетворение ее интересов. В том, что он избрал первый, а не второй путь, и выразилось его свободное волеопределение, хотя по своей направленности оно является антиобщественным. Но, разумеется, выбор этот был произведен в силу влияния ряда факторов, а в конечном счете – влияния капиталистических пережитков в сознании преступника. В этом заключается предопределенность, детерминированность совершенного им свободного выбора.

Таким образом, понятие виновного поведения, обоснованное с позиций философского материализма, должно заключать в себе указание на свободный акт, который, будучи свободным, в то же время и не свободен, поскольку в наших условиях он является результатом пережитков капитализма в сознании правонарушителя. В соответствии с этим надлежит подходить к определению вины как условия ответственности по советскому гражданскому праву.

2

Вина есть психическое отношение правонарушителя к совершенному им противоправному действию или бездействию, а также к наступившему результату. Таково общее определение понятия вины, в равной мере применимое и в уголовном и в гражданском праве. Однако это определение не может не вызывать известной неудовлетворенности у советского исследователя проблемы виновности.

Если, как указывает советская психологическая наука, всякий психический акт или психический процесс социально обусловлен и социально содержателен, то это тем более должно относиться к такому психическому явлению, как вина, которая сопряжена с неправомерным поведением и вызывает нарушение определенных общественных отношений. Правда, уже в факте сопряженности вины с противоправным поведением известным образом выражается ее социальное качество. Но так как вина есть психическое отношение к противоправному поведению, то и в самом этом отношении должны заключаться определенные социальные моменты, которые не получают необходимого выражения в приведенном выше определении понятия вины. Только этим и можно объяснить широкое распространение в работах советских юристов последних лет различных теорий вины, вплоть до лишенной практического смысла попытки разграничения двух понятий – вины и виновности. Но если эти теории не только не получили признания, а, наоборот, признаны ошибочными, то самое стремление выявить социальное содержание вины вполне оправданно и находится в полном соответствии с теми требованиями, которые предъявляются к советской юридической науке по линии преодоления пережитков догматизма и формализма в исследовании правовых явлений.

Противоправное действие может быть совершено и при отсутствии вины. Гражданскому праву, в котором ответственность иногда наступает за случай, известен ряд составов правонарушения, не включающих в себя элемента виновности. Но правонарушение, совершенное виновно, существенно отличается от невиновного правонарушения. В факте случайного причинения вреда источником повышенной опасности имеет место объективное несоответствие совершенных действий и наступившего результата требованиям закона. Интересы социалистического общества или его отдельных членов ущемляются в результате наступления этого факта. Но он ни в какой мере не заключает в себе отрицательного отношения самого правонарушителя к ущемленным им интересам, так как последний не знал, не мог и не должен был знать о том, что результат наступит.

Когда же правонарушитель действует виновно, картина коренным образом изменяется. Здесь уже противоправное действие совершается с определенных психических позиций: правонарушитель либо знает, что его действия вызовут ущемление общественных или чьих-либо личных интересов, либо мог и должен был знать и действительно знал бы об этом, если бы он проявил должную заботу об ущемленных им интересах, а не выразил по отношению к ним полного или,