Избранные труды. Том I - Олимпиад Соломонович Иоффе

по крайней мере, известного пренебрежения. Следовательно, благодаря вине, правонарушение становится уже не просто объективно неправомерным фактом, но и выражает в себе определенное отрицательное отношение правонарушителя к интересам социалистического общества или отдельного советского гражданина. В этом именно и заключается социальное содержание вины как условия ответственности по советскому праву. Но для того, чтобы вина обладала этим качеством, она должна представлять собой акт сознательного поведения, предполагающего осознание целого ряда моментов, которыми характеризуется состав правонарушения. К числу этих моментов относятся:

1. Осознание естественной связи между совершенным действием (или воздержанием от действия) и наступившим результатом. Если лицо, совершая действие (или воздерживаясь от совершения определенного действия), не знало, не могло и не должно было знать, какая естественная цепь событий будет вызвана его поведением, оно не может быть признано виновным, так как при подобных условиях нет оснований считать, что в его действии или бездействии выразилось отрицательное отношение к ущемленным им общественным или личным интересам. Так, хотя Лендормост использовал катки и тяжелые вибрационные машины для асфальтирования ул. Воинова в гор. Ленинграде, он не знал, не мог и не должен был знать, что вследствие этого лопнут водопроводные трубы и хлынувшей из них водой зальет два магазина Пищеторга, так как ему не было известно, что Ленгазсетьстрой, производивший до этого укладку газовых труб на том же участке, уменьшил, по сравнению с требованиями технического проекта, зазор между газовыми и водопроводными трубами и тем самым создал условия разрушения подземных сооружений силами внешнего давления. Несмотря на то, что иск был предъявлен и к Ленгазсетьстрою и к Лендормосту, арбитраж, при окончательных расчетах, возмещение в полном объеме возложил на Ленгазсетьстрой, освободив Лендормост от ответственности.

2. Осознание общественной значимости совершенных действий (или воздержания от действий) и наступившего результата. Лицо должно не просто осознавать естественную связь между своим поведением и вызванными им последствиями, но и понимать общественную природу этих фактов, как противоречащих интересам социалистического общества и потому недопустимых с точки зрения принципов его организации. В противном случае лицо может быть признано причинителем результата, но нет оснований считать, что в данных фактах выразилось его отрицательное отношение к обществу, а следовательно, и нет необходимых предпосылок для признания его виновным.

Верховный Суд РСФСР, рассматривавший дело об убийстве гражданином задержавшего его работника милиции, которого он принял за бандита, признал его по суду оправданным.[342] Причинитель ясно представлял себе здесь естественную связь между своими действиями и наступившим результатом. Он понимал, что совершает убийство. Но он не знал, не мог и не должен был знать, какова действительная общественная природа вызванных им последствий, он не проявил, иначе говоря, отрицательного отношения к обществу, а потому и не мог нести ни уголовной, ни гражданской ответственности.

Требуется ли для признания правонарушителя виновным, чтобы он, кроме того, осознавал и некоторые другие моменты, в частности, противоправный характер своего поведения?

В советской уголовно-правовой литературе этот вопрос, как известно, дискутируется в течение весьма длительного времени. Для характеристики силы колебаний, испытанных некоторыми авторами в его разрешении, небезынтересно сослаться на работы Б. С. Маньковского, который в 1948 г. писал о политической вредности «тезиса о том, что осознание противоправности является элементом умысла…»,[343] а ровно через год, в 1949 г., утверждал уже нечто прямо противоположное, заявив, что «сознание противоправности в социалистическом обществе тесно связано со всем строем отношений и бытом».[344]

Одни авторы[345] включают осознание момента противоправности в понятия вины потому, что такой вывод якобы вытекает из принципа единства социалистического права и социалистической нравственности,[346] а, кроме того, обоснован практически, ибо, по их мнению, в противном случае пришлось бы признать виновным и того, кто действовал в ошибочном предположении о правомерности своего поведения.[347] Но единство социалистического права и социалистической нравственности не исключает различия между ними. Не все, осуждаемое социалистической нравственностью, признается противоправным, а потому и осознание противонравственного характера поведения отнюдь не равнозначно осознанию его противоправности. Так, по ст. 173 УК Грузинской ССР, на которую в обоснование рассматриваемого взгляда ссылается В. Макашвили,[348] предусмотрена ответственность за такой состав преступления, как кровосмешение, который уголовному законодательству РСФСР не известен. Однако нравственная оценка подобных действий не изменяется от того, наказуемы ли они согласно действующим нормам уголовного права. Столь же необоснованны и практические опасения сторонников включения осознания противоправности в понятие вины. Если лицо осознавало антиобщественный характер своего поведения, оно виновно даже при полной его уверенности в том, что данное действие законом не запрещено. Убежденность в правомерности поведения лишь при том условии исключает ответственность, когда она сочетается с убежденностью в его полезности.

Некоторые другие авторы[349] исключают осознание противоправности из понятия вины потому, что иное решение этого вопроса, по их мнению, чрезвычайно облегчило бы возможность освобождения от ответственности путем простой ссылки на незнание закона. Но этот аргумент, выдвинутый для обоснования правильной, на наш взгляд, точки зрения, мало убедителен. Правонарушитель может отрицать не только свою осведомленность о запрещенности его поведения законом, но и самый факт совершения им правонарушения, что, однако, не мешает советскому суду установить истинное положение вещей. Почему же только отрицание осознания противоправности таит в себе опасную возможность необоснованного освобождения от ответственности? С другой стороны, самая суть полемики связана не с доказательственной проблемой, а с вопросом о допустимости в принципе освобождения от ответственности в случаях, когда судом будет положительно доказан тот факт, что правонарушитель не знал, не мог и не должен был знать о запрещенности его поведения законом.

Вина не является своеобразным согласием правонарушителя на применение к нему мер ответственности, как утверждают некоторые буржуазные юристы гегельянского толка. Вина потому служит одним из важнейших условий ответственности по советскому праву, что лишь виновно действующий правонарушитель осознает общественную природу совершаемых им действий и наступающих последствий и что поэтому лишь в виновно совершенном правонарушении выражается отрицательное отношение правонарушителя к ущемленным им интересам. Вследствие этого при наличии вины применение мер ответственности к правонарушителю является не только обоснованным, но и необходимым в целях оказания на него соответствующего воспитательного воздействия.

Вопрос же о том, какая именно мера будет применена, зависит в своем решении от содержания правовых норм, установленных в советском законе, а вовсе не от того, как представлял себе характер этих мер сам правонарушитель, – все равно, считал ли он, что совершенное им действие заслуживает лишь нравственного осуждения и не влечет за собою мер правовой ответственности, или ошибочно полагал, что за его совершение законом установлена более мягкая мера ответственности, чем это имеет место на самом деле. Совершая правонарушение, лицо должно знать, что его действия ущемляют заслуживающие уважения общественные или чьи-либо личные интересы. Что касается мер общественного воздействия, которые в связи с этим будут применены к нему, то они могут быть либо только нравственными, либо также и правовыми, в соответствии с указаниями закона и независимо от осознания этого обстоятельства правонарушителем.

В то же время вопрос об обратной силе закона, вопреки мнению сторонников включения осознания противоправности в понятие вины, не имеет к последней ровно никакого отношения. Закону не придается в виде общего правила обратная сила не потому, что иное противоречило бы началу вины, а вследствие принципиальной недопустимости регулирования на основе новых правовых норм общественных отношений, возникших до их издания, так как это противоречило бы принципу социалистической законности. Утверждать иное значит считать, что в тех случаях, когда закон приобретает обратную силу, ответственность наступает независимо от вины. Но это совершенно неправильно.

В июле 1949 г. ЛОСПО предъявил иск к Ленсбытконторе Главкондитера о взыскании штрафов за непоставку продукции мелкими партиями в январе – марте 1949 г. Истец настаивал на взыскании двойной суммы штрафа, как это и было предусмотрено Основными условиями поставки кондитерских изделий. Ответчик соглашался уплатить лишь одинарную сумму штрафа, ссылаясь на то, что нарушения относятся к январю – марту. Основные условия утверждены в апреле, а договор заключен в июне 1949 г. Допустил ли поставщик виновное поведение? Конечно, ибо факт непоставки имел место. Будет ли при этом с него взыскана одинарная или двойная сумма штрафа – это уже зависит от указаний Основных условий, а не от того, какой размер штрафа имел в виду правонарушитель.

Практически сознание правонарушителем противообщественного характера своего поведения чаще всего не только совпадает с осознанием факта его запрещенности законом, но иногда является следствием осведомленности о правовой стороне дела. Это особенно относится к гражданским правонарушениям в области