Избранные труды. Том I - Олимпиад Соломонович Иоффе

как договорных обязательств, когда лицу заведомо известно, что оно нарушает обязанность, установленную договором, так и отношений внедоговорного характера, когда лицо причиняет кому-либо вред и потому понимает, конечно, что ущемляет определенные защищаемые законом интересы. Но если бы в исключительных случаях, осознавая антиобщественный характер своих действий, лицо действительно не знало об их запрещенности законом, суд даже при доказанности этого обстоятельства не мог бы освободить правонарушителя от ответственности.

Подростки Ф. и К., находясь на квартире, где со своими родителями проживал Ф., затеяли спор о силе воли и способах ее воспитания. К., «испытывая» волю Ф., предложил ему совершить убийство, а именно – убить его, К. Когда все принятые Ф. меры уклониться от этого предложения не только не увенчались успехом, но и вызвали угрозы со стороны К., Ф. совершил убийство при помощи морского кортика, взятого им из рук потерпевшего. Что убийца осознавал антиобщественный характер своих действий, ясно само собою и, кроме того, прямо подтверждается его попытками уклониться от совершения убийства. Но вместе с тем в судебном процессе Ф. доказывал, что он не знал о запрещенности совершенных им действий, ибо полагал, что убийство, совершенное по требованию потерпевшего, ненаказуемо. Было бы неправильно считать это утверждение неосновательным и, если бы оно имело значение для решения дела по существу, не заслуживающим проверки. Известно, что в свое время сам уголовный закон (прим. 1 к ст. 142 УК РСФСР 1922 г.) объявлял ненаказуемым убийство, совершенное по просьбе потерпевшего. Почему же подросток, ученик 7-го класса, не осведомленный о действующем законодательстве, не мог искренне на этот счет заблуждаться? Но суд не только не принял во внимание это обстоятельство, а вообще не подверг его проверке, так как правонарушитель осознавал антиобщественный характер своего поведения и потому должен нести ответственность, независимо от его юридической осведомленности.

Таким образом, осознание противоправности не входит в понятие вины. Для признания правонарушителя виновным достаточно, чтобы он осознавал противообщественный характер своего поведения. Если же в силу особых, исключительных обстоятельств, нарушая правовую норму, лицо не осознавало бы даже и этого, его следовало бы от ответственности освободить. На практике такие случаи могут иметь место лишь вследствие заблуждения в фактических обстоятельствах дела (см. приведенное выше дело об убийстве работника милиции, ошибочно принятого за бандита) либо нарушения чисто технических норм, например, правил о формах сделок, так как по своему содержанию нормы подобного рода не находятся в непосредственной связи с социалистической нравственностью, опираясь на которую лицо могло бы осознать недозволенность его поведения. Именно поэтому еще в 1927 г. Верховный Суд РСФСР признал, что сделка, не облеченная в требуемую законом форму, может быть объявлена по суду действительной, если при этом она не заключала в себе ничего противозаконного или явно убыточного для государства.[350] Последнее условие приобретает принципиальное значение потому, что, когда форма нарушается с противозаконными целями, поведение соответствующих лиц носит уже явно антиобщественный характер, в связи с чем не только сделка признается недействительной, но и возникает вопрос о привлечении контрагентов по сделке к ответственности как совершивших деяние виновное и противоправное.

3

Моменты, характеризующие вину как сознательный и социально-содержательный психический акт, должны наличествовать и в отдельных формах виновности – как в умысле, прямом и косвенном, так и в неосторожности в форме небрежности или самонадеянности.

Сознательный характер умышленной вины в двух ее формах сомнений не вызывает, поскольку при умысле лицо знает, какой результат может наступить, и либо желает его наступления (прямой умысел), либо относится к нему безразлично (косвенный умысел). Спорным является лишь вопрос о том, достаточно ли для умысла одного только представления о естественном характере связи между поведением и результатом, к которому стремился либо безразлично относился правонарушитель, или необходимо, кроме того, чтобы он осознавал также и общественную природу этих фактов. Но мы уже видели, что при отсутствии такого осознания вина лишается характерного для нее социального качества, а потому и перестает быть виною.

Неосторожность в форме самонадеянности также является актом сознательного поведения, причем в этом случае даже и вопрос об осознании правонарушителем общественной природы совершенных им действий и наступивших последствий представляется бесспорным. При самонадеянности лицо знает, какой результат может вызвать его поведение, не желает наступления результата и надеется его предотвратить. Почему же, в силу каких причин правонарушитель стремится к предотвращению результата? Видимо, для таких стремлений не могло бы быть серьезных оснований, если бы он считал, что наступающий результат является общественно полезным. Следовательно, только осознание отрицательного значения для общества возможных последствий побуждает правонарушителя при самонадеянности стремиться к их предотвращению, а значит этот момент входит в содержание самонадеянности как формы виновности.

Наиболее сложно обстоит дело с неосторожностью в форме небрежности. Вместе с тем эта форма вины имеет для гражданского права решающее значение, так как гражданские правонарушения в чистом виде, не сопряженные с уголовным преступлением, как правило, совершаются не по умыслу, а по неосторожности, причем чаще всего неосторожность в гражданских правонарушениях выражается в форме небрежности. Поэтому она заслуживает специального исследования и обычно в первую очередь привлекает к себе внимание цивилистов.

Поступая небрежно, лицо не желает наступления результата и даже не знает о возможности его наступления, но могло и должно было знать об этом, а потому и признается виновным. В какой мере такое определение небрежности согласуется не только с более широким определением понятия вины, на котором мы настаиваем, но даже и с обычным представлением о вине как чисто психическом отношении правонарушителя к действию и результату? «Не знал» и «не желал» характеризуют скорее отсутствие какого бы то ни было психического отношения, нежели психический акт с определенным положительным содержанием. Поэтому либо вина не является определенным социально-содержательным психическим актом, что было бы по сути дела равнозначным вообще отрицанию вины как условия ответственности, либо общепринятая формула небрежности нуждается в ряде уточнений сообразно с общим пониманием вины как категории социально-психологического характера.

Едва ли не единственной в нашей литературе попыткой подвергнуть неосторожно-небрежную вину анализу в указанном направлении является стремление Б. С. Антимонова рассматривать ее как своеобразную предшествующую вину. «Если кто-нибудь, – пишет Б. С. Антимонов, – не умея ездить верхом, все же сел на горячую лошадь и сбил с ног прохожего, то у горе-наездника могло и не быть психического переживания по поводу происшествия; возможно, что сам он считал и считает, будто принял все зависящие от него меры, чтобы предотвратить вред. Тем не менее, с точки зрения права, нужно признать, что вред причинен виновно. Упрек будет сделан не по поводу самой езды верхом, а по поводу поведения, предшествующего вредоносному действию».[351]

Разумеется, поведение, предшествовавшее совершению противоправных действий, может иметь определенное значение для выявления виновности правонарушителя. Но для признания его виновным ограничиваться одним лишь предшествующим поведением нельзя. Так, в частности, в том, что причинитель в свое время плохо обучался или даже совсем не обучался верховой езде, нет еще ничего виновного, ибо вина должна быть связана с противоправным поведением, между тем как неудовлетворительное обучение верховой езде само по себе противоправным не является. С другой стороны, если бы вина имела место только в прошлом, то совершенное впоследствии противоправное действие пришлось бы признать невиновным, так как вина должна сопутствовать, а не предшествовать неправомерному поведению. По изложенным соображениям нельзя признать, что проблема неосторожно-небрежной вины в теории предшествующей вины получает удовлетворительное разрешение.

Все разнообразные, встречающиеся на практике случаи неосторожно-небрежной вины могут быть сведены к двум основным группам:

1. Совершая определенное действие (или воздерживаясь от совершения определенного действия), правонарушитель знает, что он не принял всех необходимых мер предосторожности.

М., помощник машиниста паровозного депо, производил замер нефти в баке, пользуясь освещением керосиновой коптилки. От происшедшего вследствие этого взрыва М. получил увечье. Верховный Суд усмотрел преступную небрежность в действиях администрации, допустившей освещение замера нефти керосиновой коптилкой (определение № 36/26 по иску М. к паровозному депо).

Администрация не могла не понимать, что производить замер нефти при помощи керосиновой коптилки недопустимо. Для того чтобы понимать это, достаточно самой элементарной подготовки в области техники и осведомленности о характере работ, порученных потерпевшему. Почему же в таком случае Верховный Суд признал, что здесь имела место небрежность, а не самонадеянность? При самонадеянности правонарушитель рассчитывает своими действиями предотвратить наступление вредных последствий, а для того, чтобы иметь возможность это сделать, необходимо представлять себе конкретное развитие причинно-следственных связей между неправомерным поведением и возможным результатом. Предоставляя же своим работникам для освещения замера