Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

отношений, здесь действует принцип наименьшей заинтересованности: тот, кто любит больше, находится в невыгодном положении по сравнению с тем, кто любит меньше. Таким образом, здоровый взрослый человек, осуществляющий уход, обладает всей полнотой власти в физическом отношении, однако у беспомощного ребенка или пожилого человека имеется эмоциональное оружие в виде признания и использования в собственных интересах обязательств своего опекуна, из чего бы те ни проистекали – из религиозных или альтруистических убеждений, чувства долга или личных любовных уз[4]. К такой ситуации применима общая закономерность конфликта: к конфликту приводит неравенство ресурсов, что особенно характерно для случаев, когда присутствуют два разных вида ресурсов, а диспропорция между ними не признается открыто. Именно это, конечно же, и предполагает идеал альтруизма и любви, когда отрицается принципиальное неравенство сторон, но в то же время решается прикладная проблема, основанная на неравенстве ресурсов.

В результате с обеих сторон могут накапливаться гнев и обиды. Опекун, в свою очередь, начинает ощущать давление – отчасти потому, что указанные требования отвлекают его от других занятий, а также из‑за нарастающего ощущения, что его или ее контролируют, – именно этот момент и является самым важным для формирования условий для жестокого обращения. В свою очередь, опекаемый может вкладывать свою энергию в эту борьбу от полнейшей скуки, в силу неподвижности и беспомощности, ведь ему больше нечем заняться, – и лучше уж болезненное и раздражающее времяпрепровождение, чем вообще никакого. Борьба за внимание опекуна оказывается одним из способов вступить в социальный контакт за неимением иных возможностей.

Такие отношения между ухаживающим и его подопечным приобретают все более неприглядную тональность. Ухаживающий может попытаться ненадолго оторваться от своего подопечного, выиграть несколько небольших состязаний воли двух людей, не выполняя требования подопечного или не реагируя на них мгновенно; в свою очередь, подопечный отвечает нарастающими стенаниями, призывами о помощи, а возможно, и зрелищными проявлениями своих страданий. Эмоциональные страдания или просто их демонстрация способны усугубить болезнь такого подопечного за счет эффектов эмоциональной/физиологической обратной связи. Если такие сценарии разыгрываются регулярно, они порождают растущее недоверие, когда каждая из сторон с подозрением относится к мотивам и искренности другой. Подопечный с подозрением смотрит на декларируемый альтруизм опекуна, чья помощь оказывается с раздраженным или враждебным настроем; при этом заявления в духе «Посмотри, сколько я для тебя сделал», произносимые с обоснованной гордостью и обоснованным раздражением, так или иначе вписываются в данную тональность взаимодействия, запуская в обращение еще больше негативных эмоций. Каждая из сторон может попытаться манипулировать чувством вины другой стороны. Иногда это срабатывает, ненадолго вызывая подчинение, однако такие действия заодно воспринимаются как силовой ход, как некая форма контроля, порождающая обиду и ответное противодействие.

Эти закономерности лучше всего описаны в исследованиях, посвященных жестокому обращению с пожилыми людьми, прежде всего в семейных условиях, хотя аналогичные закономерности могут наблюдаться и в домах престарелых. В центре значительной части этих исследований находится стресс, ощущаемый сиделкой, особенно когда она (по большей части в этой роли выступают женщины) несет ежеминутную ответственность за уход, не имея в распоряжении никаких помощников [Steinmetz 1993; Philips 1983]. С точки зрения подопечных, распределение обязанностей по уходу на нескольких человек заодно способствует наращиванию сетевых связей и тем самым уменьшает их социальную изоляцию; таким образом, социальная слабость пациента сокращается одновременно с уменьшением давления на опекуна. Имеется достаточный объем свидетельств, демонстрирующих следующую закономерность: чем больше уровень зависимости пожилого человека, тем выше вероятность жестокого обращения с ним [Fulmer, O’Malley 1987; Fulmer, Ashley 1989]. Однако подопечный превращается в жертву не в силу проблем со здоровьем как таковых. В исследовании Карла Пиллемера [Pillemer 1993] приводится обобщение свидетельств об отсутствии существенной разницы в состоянии здоровья и функциональном состоянии пожилых людей, которые подвергались и не подвергались жестокому обращению. Суть происходящего, по-видимому, заключается в формировании паттерна конфликта, предполагающего ходы и контратаки с обеих сторон. Пиллемер отмечает, что опекуны, которые жестоко обращаются со своими подопечными, скорее всего, материально зависят от пожилого человека. Иными словами, ресурсы имеются у обеих сторон: пожилой человек не предоставляет опекуну контроль над деньгами либо манипулирует этим контролем, а опекун (младший своего подопечного) испытывает дополнительное разочарование из‑за этих попыток контроля, усугубляющих обычный стресс человека, связанного обязательствами по уходу за другим.

В большинстве случаев опекуны не приходят к дурному обращению с подопечными – или по меньшей мере не ведут себя с ними слишком дурно. Многие из тех, кто ухаживает за другими людьми, беспокоятся о собственных чувствах и опасаются, что станут совершать насильственные действия – впрочем, для большинства такое беспокойство не характерно, и различимых фоновых различий между двумя этими группами немного [Pillemer, Suitor 1992]. (Представляется, что эту разницу во многом определяют ситуационные процессы.)

Принципиальное значение имеет временной процесс. Типичный сценарий может принимать следующий вид: подопечный вступает в борьбу за власть с опекающим его лицом – начиная с мелких споров по поводу своевременности реагирования на его/ее требования и того, насколько серьезно они воспринимаются. Со временем у опекуна нарастает напряжение в связи с раздраженностью подопечного, которая кажется все более необоснованной, а сам подопечный становится все более несговорчивым или требовательным. Это усложняет работу опекуна как в физическом, так и в эмоциональном плане, а главным оружием подопечного становится все более болезненное поведение или еще большее усугубление ситуации с функциями его/ее организма и приемом пищи. Если смотреть на все это без симпатии к подопечному, то его/ее фигура становится все более непривлекательной, все менее достойным предметом для проявления альтруизма. Когда то же самое физическое состояние переживается подопечным на начальном этапе болезни или в экстренной ситуации, оно выступает в качестве вызова, гордым ответом на который является альтруистический подъем, – однако в процессе эскалации конфликта происходит поляризация точек зрения, и подобное поведение подопечного все больше воспринимается в более негативном свете.

Из этого состояния борьбы двух воль, тактиками ведения которой является неохотное оказание услуг подопечному, создание проблем и нарастание требований, ситуация может перейти к физическому насилию. В этом случае степень ограниченности возможностей подопечного, которая действительно может увеличиваться благодаря цепочкам обратной связи самого конфликта, может усилить психологическую поляризацию, придавая физическому дурному обращению эмоциональное обоснование. Обычно для этого должны совпасть другие условия – особенно важным из них является наличие изолированного пространства, позволяющего опекуну безнаказанно прибегнуть к физической силе. Для человека, подвергающегося насилию, эта ситуация вполне может оказаться сущим адом, однако и для того, кто совершает насилие, она может в эмоциональном плане быть похожей на безвыходный ад.

Схожие механизмы характерны для жестокого обращения с плачущими младенцами. Непосредственным предвестником обычно выступает настойчивый