Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

Фоновые и фронтальные объяснения

Фоновые условия, как правило, имеют наглядное, но при этом слабое отношение к насилию. В качестве обстоятельств, сопутствующих некоторым видам насилия, часто признаются бедность и социальная дискриминация. Однако фоновые объяснения являются слабыми в силу нескольких причин. Во-первых, многие виды насилия не ограничиваются низшими классами и дискриминируемыми меньшинствами – более того, они даже не являются специфически характерными для этих групп. Именно так обстоит дело с издевательствами, пьяным разгулом и насилием ради развлечения, срежиссированными честными поединками наподобие дуэлей, насилием со стороны военных и полиции, насилием, которое осуществляют различные социальные движения, и терроризмом. Во-вторых, если обратиться к тем разновидностям насилия, которые чаще встречаются среди непривилегированных групп, то подобные действия совершают не все их представители – большинство бедных и дискриминируемых людей не являются грабителями, участниками уличных драк или домашними насильниками. В силу слабой корреляции с фоновыми переменными последние не выступают уверенными детерминантами фактически совершаемого насилия. В-третьих, неопределенность оказывается еще больше, поскольку те люди, которые иногда совершают насилие, не занимаются этим постоянно. То, где и когда именно они станут совершать насилие, зависит от ситуационных обстоятельств – прежде всего от условий, при которых происходит преодоление напряженности/страха конфронтации и перехода их в доминирование. Бедным и подвергаемым дискриминации лицам пути обхода этих препятствий на пути к насилию необходимы точно так же, как и всем остальным.

Еще одно фоновое условие, часто выдвигаемое в качестве объяснения насилия, – наличие ситуации, когда человек оказался жертвой жестокого обращения когда-то в прошлом, – имеет те же самые недостатки. Значительный объем свидетельств подтверждает точку зрения, что люди, ставшие жертвами жестокого обращения в детстве, в дальнейшем сами становятся склонны к такому поведению – причем не только к жестокому обращению с другими, но и к иным насильственным преступлениям и прочим разновидностям социальной девиантности. Однако эта закономерность совершенно не является предопределяющей. Большинство жертв жестокого обращения в дальнейшем сами не прибегают к насилию. Среди лиц, которые подвергались задержанию за совершение насильственных преступлений в несовершеннолетнем и взрослом возрасте, доля тех, кто в детстве подвергался жестокому обращению или испытывал пренебрежительное отношение (последний момент добавляет более масштабное, не связанное с насилием фоновое условие), составляла лишь 18%, однако этот показатель лишь незначительно выше, чем уровень задержаний в подобранной для сопоставления контрольной группе – 14% (соотношение 1,3 к 1)[1]. Если подойти к данному вопросу с противоположной стороны, то нельзя утверждать, что значительная доля (не говоря уже о большинстве) тех, кто совершает различные виды насилия, ранее подвергались жестокому обращению.

Разумеется, эти факторы не будут работать в качестве объяснения по всему спектру насилия. Например, еще никто не продемонстрировал (и вряд ли это вообще возможно), что испытанное прежде жестокое обращение объясняет, кто именно формирует ту самую группу из 15% солдат, демонстрирующих высокую эффективность в бою, кто именно становится «полицейскими-ковбоями», кто будет кидать камни из толпы демонстрантов, кто будет участвовать в дедовщине, дуэлях и других срежиссированных честных боях, а также в разгульном насилии и насилии ради развлечения. Впрочем, вполне возможно, что в одной специфической сфере – а именно в домашнем насилии – у тех, кто его совершает, присутствует положительная корреляция с предшествующей виктимизацией описанного рода. Но, как бы то ни было, большинство лиц, совершающих домашнее насилие, сами прежде не были его жертвами[2]. Помимо такого пути к совершению домашнего насилия, существуют и другие[3] – и вновь отдаленные фоновые условия выступают лишь слабыми предопределяющими факторами. Вне зависимости от того, присутствуют ли у кого-то продолжительные склонности к тому, чтобы поменяться ролями между насильником и жертвой, или, возможно, просто использовать прием, к которому человек оказался приучен тяжелым опытом детства, они не могут вырваться наружу, если в конкретный момент отсутствуют ситуационные условия, которые позволяют преодолевать напряженность/страх. Путь к дурному обращению (abuse) с другими людьми должен совпадать с одной из тех траекторий, через которые должна проходить любая разновидность насилия.

Жестокость по отношению к самым слабым: временны́е паттерны от нормальной ситуации до крайнего насилия

Домашнее насилие подразумевает разнообразные варианты. Один супруг может напасть на другого, взрослые могут избивать детей – но бывает и наоборот; к взрослым могут относиться не только кровные, но и сводные родители, временные друзья или подруги родителей либо лица, присматривающие за детьми. Кроме того, существует жестокое обращение с престарелыми родителями со стороны взрослых детей, а также аналогичные случаи жестокого обращения со стороны работников по уходу за престарелыми. Наконец, самая распространенная форма семейного насилия – это насилие между братьями и сестрами [Gelles 1977]. При оценке убедительности общих теоретических положений, выдвигаемых в этой книге, необходимо помнить о данном многообразии форм домашнего насилия.

Как правило, в качестве причин домашнего насилия подозревают бедность, стресс, жизненные перемены и социальную изоляцию [Straus, Gelles, Steinmetz 1988; Gelles, Straus 1988; Starr 1988; Straus 1990; Giles-Sim 1983; Stets 1992; Cazenave, Straus 1979; Gelles, Cornell 1990; Bishop, Leadbeater 1999]. Однако большинство людей в таких ситуациях не склонны к насилию – для возникновения реальных инцидентов насилия требуется некий дополнительный ситуационный процесс.

Необходимые подсказки можно получить, рассмотрев некоторые из самых чудовищных ситуаций. Жертвами жестокого обращения особенно часто оказываются лица с ограниченными возможностями или хронически больные [Lau, Kosberg 1979; Pillemer, Finkelhor 1988; Sprey, Mathews 1989; Garbarino, Gilliam 1980]. Такой паттерн характерен как для жестокого обращения с детьми и пожилыми людьми, так и в случае других взрослых жертв. Жестокое обращение с этими совершенно беспомощными людьми представляется особенно порочным явлением, однако осуществляют его вполне обычные люди, оказавшиеся внутри особой временно́й динамики. Инвалидность и болезнь взывают к сочувствию, которое является высоко ценимым в обществе качеством. Однако альтруизм представляет собой идеал, который проще всего реализовать в течение короткого времени; первые приступы болезни и другие чрезвычайные ситуации вызывают всплеск эмоций – отсюда и возникают интенсивный ритуализм и повышенная солидарность. Если речь идет о близких отношениях, то солидарность принимает форму высоких обязательств любви к человеку, оказавшемуся в беде.

Тем не менее со временем проблемы ухода за беспомощным человеком превращаются в повседневную рутину. В тот самый момент, когда у человека, ухаживающего за больным, снижается эмоциональная энергия от выполнения альтруистической роли (выгорание, характерное для профессий, связанных с помощью другим людям), возникает обостренное чувство борьбы за власть. Сам факт, что ухаживающий стремится быть альтруистом, дает подопечному оружие против него или нее. Как и в других формах любовных