Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

других конфликтов между партнерами мягкая версия принимает форму регулярных ссор, общения на повышенных тонах и разгоряченных словесных выступлений, доходящих до пощечин, пинков и захватов. Судя по предложенным различными авторами вариантам условной шкалы тактики действий в семейном конфликте, женщины сообщают, что применяют эти формы насилия к своим партнерам примерно с той же частотой, что и мужчины [Sugarman, Hotaling 1989; Johnson, Ferraro 2000; Kimmel 2002]. Но эскалация насилия в данном случае находится под контролем и имеет определенные пределы; такие конфликты можно рассматривать почти как одну из разновидностей оснащенных защитными механизмами поединков по правилам. Защита в данном случае заключается в том, что конфликт остается в рамках понятного сторонам диапазона эскалации. Масштаб травм в таких конфликтах невелик (около 3%, [Stets, Straus 1990]), а уровень жестокости не повышается со временем, что подразумевает рутинизацию конфликта, то есть он происходит постоянно, но не разрушает отношений.

Данная разновидность насилия также предполагает баланс сил между партнерами. Ни один из них не является слабой жертвой, а учитывая то, что в насильственных столкновениях доминируют напряженность/страх, и то, что насилие совершается в целом неумело, ни одна из сторон не в состоянии нанести другой значительный ущерб. Серьезный дисбаланс, порождающий наступательную панику, отсутствует, так что полнейшего насильственного неистовства не случается. Это не означает, что отдельные участники таких споров не могут негодовать, давая волю эмоциям, крикам, воплям и плачу, – однако все это говорит о том, что эмоции подчиняются социальным ограничениям и направляются определенными моделями (паттернами) взаимодействия. Выплеск эмоций может сопровождаться пощечинами, швырянием и ломанием домашних вещей, и все же он способен сохранять ограниченный диапазон в части нанесения ущерба партнеру. Участники подобных ссор (в особенности женщины) не сообщают, что испытывают страх [O’Leary 2000]. Столкновение не доходит до той территории, где предпринимаются попытки причинить сильную боль или хотя бы бросить серьезный вызов другому; стороны ощущают, что они защищены, поэтому такие конфликты могут становиться приемлемой рутиной и даже некой формой возбуждения и развлечения.

Такое ограниченное насилие чаще встречается среди молодых пар, в особенности в период свиданий и ухаживаний [Stets 1992; Stets, Pirog-Good 1990; O’Leary 2000; Kimmel 2002]. Подобные инциденты, как правило, имеют довольно мягкий характер, включая лишь пинки, захваты и пощечины, причем они довольно симметричны по гендерному критерию. Одна из причин этого заключается в том, что пары тестируют властные отношения [Blood, Wolfe 1960], предпринимая попытки доминирования в мелких вопросах (кому и в какой степени принадлежат первенство в указании другому, что нужно делать, контроль над разговором, формирование эмоционального климата в различных ситуациях, выбор вариантов проведения досуга), которые оспариваются другой стороной, что приводит к появлению повышенных эмоций и легкой эскалации. Насилие во время свиданий, в рамках процесса целенаправленного ухаживания, многими женщинами интерпретируется как признак любви [Henton et al. 1983], как будто процесс согласования принципов контроля является признаком растущей приверженности со стороны поклонника. В период ухаживаний сексуальная привлекательность обоих партнеров, скорее всего, находится на пике, а поскольку они еще только начинают свою профессиональную карьеру, преимущество мужчин в доходах еще не велико, поэтому сексуальная переговорная сила женщин, как правило, помогает им установить справедливый баланс сил с их потенциальными партнерами. Данный момент выступает одной из причин того, почему в указанном возрасте рутинные ссоры в виде ограниченного и симметричного по гендерному критерию насилия присутствуют в значительном объеме.

Как краткосрочное гендерно-симметричное насилие, так и длительное жестокое насилие, в котором доминируют мужчины, должны пройти через стадию ситуационного нагнетания. Подобно любой другой разновидности насилия, они могут вспыхнуть лишь в том случае, если насилию удастся найти какой-то способ обойти конфронтационную напряженность/страх. Разница между обычным насилием в паре и жестоким насилием в отношениях, должно быть, заключается в том, что в первом случае конфронтация выливается в обставленное защитными механизмами и ограниченное насилие, а во втором формируется паттерн ситуационной напряженности и внезапной разрядки, которая приводит к чрезмерному насилию в наступательной панике или к затяжным мучениям. В обычных супружеских потасовках присутствует череда взаимоприемлемых ходов – эскалация доходит только до определенного уровня и не дальше. Такие споры кончаются по заранее понятному сценарию. Обычным завершением эпизода оказывается первая же вспышка насилия, и как только оно достигает драматического пика – по умолчанию оговоренного предела – столкновение прекращается. Взрыв часто проясняет ситуацию: участники конфликта осознают, что если они зайдут дальше, то это будет угрожать их отношениям, балансу сил, который они выработали. На этом сцена заканчивается, причем нередко каким-то стандартизированным зрелищным жестом: уходом в гневе или хлопаньем дверью, за которыми следуют период охлаждения и либо игнорирование этого инцидента при последующих столкновениях, либо извинения и примирение.

Здесь стоило бы обратиться к сравнению описанных ситуаций с насилием между родителями и детьми, поскольку оно также подразделяется на нормальное ограниченное насилие и серьезное, напоминающее наступательную панику жестокое обращение. Это сравнение демонстрирует, что причина заключается не в гендере как таковом, а в ситуационной временно́й динамике, которая ограничивает эскалацию насилия или неспособна это сделать. Насилие малой интенсивности по отношению к детям является обычным делом. Американские родители особенно часто шлепают маленьких детей, отвешивают им щелчки или бьют их: как демонстрируют некоторые исследования, 85% детей в возрасте двух-трех лет и 95% детей в возрасте четырех-пяти лет в течение года подвергаются ударам с частотой 2,5 случая в неделю [Dietz 2000; Straus 1994; Holden et al. 1995]. Такие действия настолько распространены, что исповедуемая родителями идеология не имеет значения – те родители, которые утверждают, что являются противниками телесных наказаний, тем не менее применяют их столь же часто, как и родители, одобряющие их в качестве способа контроля над детьми [Straus, Donnelly 1994: 208]. Это подразумевает, что к применению насилия по отношению к маленьким детям приводит непосредственная ситуационная динамика. Это логичный вывод, если учесть, что к маленьким детям неприменимы материальные способы контроля (например, в виде выдачи карманных денег), а более сложные ритуальные/эмоциональные формы контроля не работают для детей, которые еще не научились говорить или усваивать символы во внутреннем мышлении[6]. В результате наиболее доступной непосредственной формой контроля остается принуждение.

Легкое насилие в отношении детей возникает из того же набора ситуаций, что и обычное ограниченное насилие между супругами. Оно также в достаточной степени обладает гендерной симметрией в том смысле, что родители/воспитатели применяют его к детям как мужского, так и женского пола; а в ситуации, когда такое насилие наиболее распространено – а именно в отношении маленьких детей, – оно, как правило, довольно симметрично применяется и к мальчикам и к девочкам (по меньшей мере