Дитя чумного края - Натали Абражевич

Масла все вместе пахли терпко, выразительно. Сладкие — виореи и марилия, солянка — чуть с горчинкой, а ришейник — кисловатый, цитрусовый, словно понцирус на праздник Перемены года. Пещера мигом пропиталась ими, в теплом воздухе они звучали еще ярче, липли к волосам, рукам и оставляли шлейф, что долго еще сохранялся.

Сочетание их привлекало Духов во всем множестве, символизировало благодать и милость, потому звалось “венок…” или “букет просителя”.

Закончив, женщины и сами начали готовиться: сменили хемды на сорочки кипенного кружева и волосы перевязали лентами — задорно серебристыми, нарядными. Йер тоже выдали сорочку — самую нелепо маленькую, только все равно слишком большую, и она боялась зацепить ее и разорвать. Ей непривычны были эти тонкость и ажурность; лента чиркала по шее грубым краем.

— Пора, — сказала наконец одна из женщин. — Он идет.

Йер отступила в тень и понадеялась с ней слиться — рыжеватый полумрак был ей щитом, плащом.

Мальчишка между тем зашел. В руках — белые ризы, сложенные складка к складке; волосы распущены вместо привычного небрежного узла — они висели вдоль лица и делали его уже и старше. Сумрачная темнота его лишь портила — ложилась впадинами на щеках и под бровями, обращала глаза в черные провалы и очерчивала верхнюю губу. Йер будто на мгновение увидела мужчину, каким он однажды вырастет — мужчину неприятного.

Быть может по вине той темноты, а может почему еще, ей в выражении лица мерещилась жуткая и потусторонняя решимость, что-то древнее, опасное.

Он в самом деле в этот миг был ближе к Духам, чем в любой другой.

Мальчишка отдал ризы, и их отложили в сторону, а старшая из женщин подвела его к крупному камню в центре, на него поставила. Прислужницы встали вокруг, и Йер среди них — сзади, чтоб ее не было видно.

Все они склонились, опустились на колени, прикоснулись кончиками пальцев к жилистым ступням — и принялись вставать, ведя руками до макушки. Все вместе стали его раздевать, и каждая коснулась каждой вещи. Их побросали на пол и ногами растоптали — символ старой жизни, больше уж ненужный, что потом сожгут в священном пламени.

Мальчишка оказался наконец нагой, и, несмотря на густоту упругого тепла, по коже его бегали мурашки.

Он выдохнул и развернулся к чаше неглубокого бассейна. Йер глядела в пол, чтоб он не рассмотрел лицо и не узнал.

Жуткая темная вода лизнула пальцы ног — так осторожно, будто пробовала жертву, что на сей раз приносили Духам, и решала: годен ли? И по тому, как вздрогнул Йергерт, было ясно: он сам это ощутил.

Вода коснулась всей ступни, затем — острых костяшек, икр, лодыжек… Зайдя достаточно, Йергерт вдохнул и преклонил колено. Сложил смиренно руки и подставил их под тоненькую струйку ручейка, сбегающую с потолка, сделал глоток.

“Я призываю Духов быть свидетелями…” — в унисон с ним мысленно шептала Йер.

— … я обещаю вверить себя вашей милости, на вашу мудрость уповать и только в вашей воле видеть путь, — голос его дрожал, вибрировал, то пропадал то вспыхивал с резкостью карканья. — Пред вашим ликом я клянусь оставить прошлую жизнь и ее соблазны, под вашим взором отрекаюсь от пустого суетного мира.

Прислужницы шеренгой выстроились вдоль воды и опустились на колени. Хлопнули в ладоши, зашептали:

“Будьте милостивы, будьте жестоки, будьте честны, будьте мудры. Примите достойного, отриньте ничтожного. Обратите взор, укажите путь. Молим! Молим!”

Йер повторяла хорошо знакомые слова и слышала со всех сторон их эхо. В том, как они сливались воедино, чудилось сердцебиение, дыхание тяжелое и жаркое, воля суровая, неумолимая.

Самая старшая из женщин поднялась, взяла резной ковш и приблизилась к мальчишке. Первым она зачерпнула из сосуда Западного, окатила Йергерта водой — пахучей, сладкой, с лепестками.

— Духи Запада! Духи обильных урожаев, вам приносим жертву! Фа́йе-вас, мойтаэ!

“Мы нижайше молим вас” — знала Йерсена.

Струйки воды бежали среди прядей, неспособные их вымочить, и только частью те потяжелели, слиплись и прильнули к коже. Россыпь лепестков запуталась по всей длине.

“То добрый знак” — подметила Йерсена.

— Духи Юга! Духи воинов и крепкого здоровья, вам приносим жертву! Файе-вас, сорсаэ!

На этот раз вода была с желтыми крапинками суайры — и горечь в запахе прорезалась сильней.

По согнутой спине бежали крупные мурашки, обгоняющие струи — те огибали бугры позвонков, терялись в темноте волнующейся глади.

— Духи Востока! Духи путешествий и удачи, вам приносим жертву! Файе-вас, ройнаэ!

Теперь в лицо пахнуло цитрусовой кислотой, а в вымоченных насквозь волосах осела россыпь меленьких красных цветов — руки тянулись их стряхнуть, но Йер сидела и старательно шептала с остальными.

— Духи Севера! Духи ремесла, наук и знаний, вам приносим жертву! Файе-вас, виитаэ!

Женщина зачерпнула из последнего сосуда и плеснула Йергерту на голову.

— Готов ли ты отринуть все, что есть, и Духам вверить все, что после этого останется? — спросила она. Отзвуки глубокого грудного голоса гуляли среди сводов.

В звенящей тишине с шипением погас светильник, и журчала бойкая мелодия ручья.

— Готов, — выдохнул Йергерт. Голос не послушался, пропал, но все равно ответ звучал решительно, даже отчаянно.

И женщина тогда коснулась его головы и резко опустила ее вниз, под воду.

На сей раз тишина была зловещая и тягостная.

В этот самый миг Духи решают: тот, кто не достоин, головы уж не поднимет никогда. И хоть Йерсене не случалось за все годы этого застать, она невольно замерла на вдохе, даже не моргала, пока долгие мгновения текли вместе под звуки ручейка.

Женщина наконец-то руку убрала.

Йергерт рванулся из воды и с резким жадным вдохом уперся в колено; вдох этот был жаден до того, что юноша им чуть не захлебнулся. Он тряс головой, откидывал мокрые волосы, а Йер медленно выдыхала, чувствуя, как что-то намертво натянутое глубоко внутри ослабевает.

Она сама не поняла, на что надеялась: на этот громкий вдох — первый вдох жизни новой, орденской, — или же что вздоха уж не будет никакого.

— Встань! — строго повелела женщина. — Духи тебя услышали и жертву приняли. Жизнь твоя, каждый вдох твой, начиная с этого, и каждый удар сердца — все принадлежит им и все существует только ради исполнения их воли. Вода всю прошлую жизнь смыла. Поднимись, чтоб встретить новую.

И Йергерт поднялся. Медленно, словно оглушенный. Даже пошатнулся, выходил нетвердыми шагами.

Он остановился по другую сторону кромки воды и ждал, пока прислужницы поднимутся и выставят