Дитя чумного края - Натали Абражевич

— Духи! — на выдохе шепнул он. В тишине ночи́ звучало громко. — Я прошу вас принять меч в моих руках и мою душу…

Йер отлично знала все ритуальные слова, читала в книгах, как их выговаривали поколения до них, но никогда не допускала мысли, что однажды они прозвучат вот так — отчаянно, надрывно и пронзительно.

— Духи! — еще раз начал он, но продолжал уже не так, как полагалось: — Я прошу!.. Пожалуйста… Я посвящу вам все, все сделаю и послужу, как пожелаете. Ни дня не уделю другому. Ваша воля будет моим смыслом, моим всем… Но только сделайте так, чтобы кроме этого мне было ничего не надо. Никого!

Йерсена медленно мучительно сглотнула — и ей показалось, что звучало это слишком громко. Йергерт не заметил и не оглянулся, и тогда она чуть осмелела, подалась вперед, как будто пожелав запечатлеть эту картину навсегда — и этот жар огня, и бесконечное убожество фигуры, что склонилась перед ним.

Йер не случалось еще видеть Йергерта настолько жалким, и от этого ей стало вдруг смешно: чего она боялась? Щуплого мальчишку, что так унижается, едва ли не рыдает, тратит ночь священной близости к великим Духам на нытье?

Она почувствовала себя несравнимо выше, лучше. Никогда она не унижалась перед Духами и не просила сделать что-то за нее, избавить от проблем и трудностей. Она всегда просила только средство, чтобы сделать все самой. И тоже жаждала служить — но не ждала, что это будет ей дано так просто, и что Духи пожелают облегчить ей службу.

Цену милости своей ей Духи показали, научили жертвовать, когда чего-то просишь, и урока она не забыла. А мальчишка думал, будто за простую просьбу его обласкают благодатью. Ей еще смешнее стало.

Изучая скрюченного юношу Йер осознала: Духи презирают вот таких как он, коленопреклоненных. И желают они не дурацких клятв, не лент. Цена их милости гораздо выше, забирают они без остатка и одаривают скупо, но уж таковы они.

Убожество распластанного у огня мальчишки неожиданно послало ей ответ. Духи желают жертв. И если она хочет попросить, то надо быть готовой отдавать.

Ночь обещала оказаться долгой. Бормотал мальчишка, звезды пялили огни-глаза через высокий свод, ветер свистел и завывал в краях разлома. Ему как будто вторил вой неведомых чудовищ вдалеке. Пламя костра трещало, иногда плевалось в небеса букетом искр, и рыжие хвосты истаивали, растворяясь в черноте.

Молился Йергерт — от глубокой веры или чтобы не уснуть, Йер не могла узнать. Но только вот его речитатив ушел на задний план, когда сперва едва-едва а после и до жути больно разболелась шея. Сначала чудилось, что она просто натрудила ее, только горло постепенно сжало так, что каждый вдох стоил трудов, и Йер пришлось из раза в раз себя упрашивать: давай, дыши. Ей оставалось радоваться, что сквозь эту боль она не смеет издать стон — сама идея отдается той же болью.

Ладони мяли горло, но не находили ничего. И хоть она и знала, что там ничего не будет, руки сами лезли убедиться. Разум знал, что то — айну, что так все и должно быть. Тело не желало верить.

Йерсена и сама не поняла, в какой момент заметила, что по лицу стекают капли — то ли слезы, то ли пот. Жарко ей не было, но больно — до того, что на затылке волосы намокли насквозь.

Так она всю ночь и просидела: под речитативный шепот и под вой горного ветра, застывающая от ночного холода недоброй осени и окруженная священным запахом цветов, что лишь напоминал: за просьбы Духам платишь дорого. За покровительство, какое даровали метки, цену брали болью.

Йер сама не поняла, как задремала. Ей казалось, она видела, как изредка меняет позу Йергерт, как он распрямляется порой, проходит круг-другой вокруг жаровни, как танцует пламя… Но в один момент она проснулась.

Не могла поверить, что спала, да только вот в пещере теперь было тихо. Ветер не шумел, ослабло пламя, не шептал мальчишка.

Мутным взглядом Йер нашла его возле жаровни — привалился спиной к ее каменному боку, голова почти касается груди, а волосы свисают даже ниже. Он уснул.

Она потерла шею. Боль ушла, но память о ней вынуждала осторожничать, пошевелиться было страшно. До сих пор тянуло челюсть, ныли зубы — слишком сильно их сжимала.

Йер тихонько выдохнула, попыталась встать — все тело затекло. Она заставила себя и осторожно подошла к огню.

Возле него теплее — лишь теперь ей стало ясно, что она промерзла до костей, но в этот миг все чувствовалось будто бы издалека. И там же, вдалеке, остались страхи.

В огонь она смотрела до болезненной и острой рези, и тогда лишь подняла глаза. Небо светлело. Истекала длинная и тягостная ночь. Уж скоро ото сна проснется замок.

Йер вздохнула, глянула еще раз в пламя.

— Вам ведь наплевать, — сказала она тихо, хоть и не шептала. — Тысячи раз вы смотрели, как пред вами преклоняются в ритуалах. Если что теперь и чувствуете, то презрение.

Йер помолчала.

— Я не буду преклонять колени, — заявила она в пламя. — И не знаю, что мне в жертву приносить на этот раз. Берите, что хотите. Я клянусь служить вам, Духи, и прошу лишь одного: позвольте мне. Уж вы найдете, что забрать взамен. Берите. Только дайте шанс. Какими бы там ни были айну, чего бы ни хотела настоятельница… Я хочу быть орденской сестрой, служить вам. Сами уж решайте, чего это стоит.

Она бросила на ленты долгий взгляд — не шелохнулась. Духи лент тех не хотят, она немало их перевела, чтоб знать.

— Сой хе́ссере тиссе́, - тихонько выговорила Йерсена. — “Моя воля такова, и она есть закон”. Нам говорили повторять это, чтоб проще было подчинить энергию, когда колдуешь. Вы говорите так, когда решаете нашу судьбу и требуете ей повиноваться?

Она перекатилась с пятки на носок и криво усмехнулась. Глянула на Йергерта и прочь пошла.

Ей было больше нечего здесь делать.

* * *

С утра лишней минутки не было: все суетились, и Йерсена вынуждена была суетиться с ними.

Так бывало всякий раз, как назначали Таинство Греха. Приютские освобождались от занятий, чтобы посмотреть, бездельники как можно раньше занимали склон возле ристалища, чтоб выбрать лучшие места, все предвкушали зрелище.

Когда отслуживали завтрак,