Дитя чумного края - Натали Абражевич

дети еле успевали ухватить куски — так торопились вниз. Конечно же, хороших мест приютским не положено, но от того они толкались лишь сильней. Не каждый день мальчишка, с каким делишь дормитер и хлеб уж много лет, становится вдруг братом Ордена.

Содрехт урвал момент и убежал едва не первым, во дворе его уже ждала Орьяна. Йер они не дожидались, но она и не расстроилась. Уж слишком хлесткое было напоминание о разнице меж ними.

А еще ей не хотелось торчать с ними, не сегодня.

Глянуть, что на шее, она так и не успела, да и не решилась, и от этого стеснялась, мялась. Отыскала отрез ткани, чтоб укутаться, точно шарфом, и радовалось, что день оказался ветренный и стылый. Солнце вроде бы светило, но далекое, холодное, прозрачное, едва ли пробивающее дымку облаков. Лишь осенью такие дни бывали — верный знак ранней зимы. Ветер грозился оборвать последние бурые листья, одиноко задержавшиеся на унылых голых ветках, дни должны были стать вовсе серыми, а небо — замоститься мрамором тяжелых низких туч.

Йер не хотелось лезть в толпу со всеми. Вместо этого оно взошла на стену над ристалищем и встала между двух мерлонов, вдаль уставилась тоскливо.

Предместья почти потеряли краски, а на западе, как водится, сгущались тучи. Там сейчас, должно быть, продолжались настоящие бои — не та нелепая забава для зевак, что начиналась здесь. Там братья лили кровь и резали еретиков по-настоящему, а тут…

Йер опустила взгляд. Толпа пульсировала, гомонила, в ней смешались черные и серые плащи, накидки полубратьев и полусестер. Точно под Йер, внизу, у самого подножия стены теснились пестрые макушки детворы. Возле ристалища стояли стулья малого капитула — торчали только плечи с амтскеттами и макушки.

Все ждали.

Вдруг толпа зашлась внезапным свистом, улюлюканьем — явился Йергерт. Все еще одетый в белое, он выделялся среди серости двора, точно бельмо. Ветер рвал волосы, и те не замирали ни на миг, метались вокруг головы сплошной копной.

Йер даже со стены заметила, как глубоко он дышит, но походка была твердая, плечи — расправлены. На миг она увидела в нем не мальчишку — юношу, готового носить доспехи и достойного плаща. Он скоро займет место, на какое и она стремилась.

В раздражении они сжевала с губы пленочку. Вспомнила про айну, вздохнула.

Йергерт подошел к жаровне в центре поля. Опустился, замер — замерли и зрители. Все ждали. Тишину смел нарушать лишь ветер.

Сквозь его свист прорывался лязг — вели еретика. Он был закован наглухо и, тощий до костей, избитый и нагой, казалось, еле волочил вес кандалов. Давно немытый, синяки и раны он скрывал под грязью, взрытой свежими рубцами, где-то воспаленными, сочащимися липким желтым гноем. Волосы засалились и прятали лицо.

Должно быть, еретик прождал немало, чтобы выйти на ристалище сегодня.

Цепи закрепили на крюках столба. Мужчина даже не пытался рваться и противиться, лишь сжался, будто мог так спрятаться от холода или от взглядов.

Йергерт встал, взглянул на узника. Йер знала этот взгляд — порою он смотрел так на нее, и вдруг она подумала, что он бы с большой радостью проделал с ней все то, что сделает теперь. Пусть он и волновался, жалости или сомнений не было — ей ли не знать, как ненавидел он еретиков.

Зрители замерли, и напряжение их будто можно было тронуть. Юноша не разочаровал.

Он подошел к еретику, схватил его за бороду и повертел лицо. Тот вздрогнул, будто увернуться пробовал — не из-за страха, а от отвращения.

— Ты грязен и уродлив, как и весь ваш род. Зарос и отвратительно воняешь — и таким ты предстаешь на суд великих Духов. Отвратительно.

Йергерт вытер руку об себя, брезгуя прикасаться дольше. Подошел к жаровне, сунул в нее ветку из заранее сложенной кучи, подождал, пока займется. Хищный рыжий огонек дрожал и рвался. Юноша невыносимо долгое мгновение не отводил глаза — и резко ткнул еретику в лицо. Сальная борода так просто загораться не хотела, а затем вдруг вспыхнула вся разом. Над ристалищем понесся громкий крик, мужчина замахал руками, силился сбить пламя — толку не было, лишь ветер бросил ему волосы в лицо, и занялись и те.

Толпа была в восторге, билась и орала, вопли ее почти перекрыли вопль еретика.

Йер всматривалась в пламя, в лицо Йергерта. Он ждал. Стоял спокойный и смотрел, как еретик падает на колени и как скованные руки силятся засыпать голову землей, чтоб задушить огонь. Мужчина медленно затих, лишь выставленные наружу ребра тяжело вздымались, да злой ветер хоронил тихие стоны.

Йергерт усмехнулся — Йер почудилось, что она это слышит.

— Ты грязен до того, что даже пламя тебя не очистит. Ну и хорошо. Не Духам же тебя преподносить.

Йергерт с натугой поднял кадку, полную воды, и вывернул ее на тело, без того искусанное холодом. Теперь ветер не пощадит его вдвойне.

А юноша как раз того хотел. Полюбовавшись крупной дрожью, он с оттяжкой засадил пинок в живот. Пока мужчина корчился, вновь поднял палку и ударил ей — та свистнула и от удара разломилась. Йергерт тогда выхватил из пламени жаровни кочергу, задумался на миг, ткнул в ногу. А чуть только узник дернулся, прицелился в раскрытый пах.

Еще раз вопль еретика смешался с воплем взбудораженной толпы, и злой экстаз перекричал агонию.

Йергерт давил на кочергу всем весом, чтобы пленник не сумел отпрянуть, извернуться. Вонь горелой плоти будто бы почувствовала даже Йер, хоть знала, что ее немедленно уносит ветер.

Юноша дождался, пока ветер этот станет остужать металл, и лишь тогда принялся бить, а еретик скрутился в узел, дергался, дрожал. Под кожей каменели мышцы — те немногие, что сохранились.

Но Йергерт не хотел этим его убить, и даже сильно покалечить не пытался. Едва захотел, сделал иначе.

Он приставил кочергу под нижнее ребро, вдавил, ударил что есть сил — и кончик показался из-под следующего ребра. Мальчишка потянул вверх, будто силился поднять мужчину.

Толпа пришла в восторг от первой крови, радостно затопала, захлопала и заорала, кто-то завизжал так высоко и мерзко, что хотелось двинуть, лишь бы смолк. Йер ощутила ломоту в висках, и ветер будто бы давил только сильнее, щеки жег. Но глаз она по-прежнему не отводила.

Ей чудилось, что она видит в лице Йергерта… досаду? Он как будто заскучал и утомился, и от этого отбросил кочергу, взял камень, и уже без всяких слов уселся поверх тела, прижал руки и ударил.